ДухСо пробы "Ф" за №55-12. Ледник. Игорь Галеев
раз извините меня… (молчание). Я, собственно… (молчание). Здесь идёт ремонт? Или я не туда попала? Я хотела, собственно… (молчание) узнать Марья Ивановна, что – переехала? Она здесь больше не живет?
Не сразу Нихилов оттаял. Заёрзал, приподнял голову. Кто бы мог знать чего это ему стоило! Нет, он не посмотрел ей в глаза, он лишь робко осмелился взглянуть на ее руки с цветами и коробкой. О, какие тонкие чуткие кисти, неужели они возможны здесь? Красотища!
«Возмездие! – стукнуло в голове, – это то, о чем он мне говорил. Мысли – чепуха, коробка – чепуха, но она – возмездие!»
«Я сам! Я сам!!» – чуть было не завопил он, но тут способность здраво вести себя волной хлынула внутрь – туда, где всегда на страже то, что отвечает за нормальность и хладнокровие. Нихилов был спасён и свободен. Обрел драгоценный дар речи. Как всякий земной интеллигент, он стеснялся предстать перед красивой женщиной босиком.
– Простите, пожалуйста, – криво просиял он, поправляя ладонью прическу, – я тут недавно… Второй день. Меня поселили.
– А Марья Ивановна? Прежняя хозяйка этой квартиры?
Внезапно он осознал, что теперь она смотрит испуганно. Она безжалостно ела его глазами, да так, что он отчего-то вспомнил Достоевского, Свидригайлова и Петра Константиновича Верховенского, с которыми шапочно познакомился давным-давно в студенческие годы. Потно и жарко сделалось ему.
«Что за красавица! Как она может ходить по этой земле нетронутой, одна, с цветами и… Что у нее в коробке?»
А бедная девушка вдруг побледнела, пошатнулась, глаза ее разом наполнились тем самым извечно-тоскливым пониманием, от которого в одно мгновение немеет тело и холод белого ужаса парализует мозг. Нихилов догадался, что с девушкой что-то стряслось.
«Трагедия? – пронеслось в голове. – Неужели свидание? Обманута?!»
И побледнел. Оставаться безучастным было бы преступлением. Ахать и охать так же. Вячеслав Арнольдович смело покинул настоенное место, прошлёпал босыми ногами по грязному полу, учтиво и официально предложил: – Садитесь, пожалуйста.
И тут же, видя ее безучастность, не посмев прикоснуться к ней, скоренько забежал за кресло, жестами и мимикой стал предлагать присесть. Она повиновалась, деревянно села, машинально поправила платье, поставила на колени коробку, положила сверху цветы. Позабыв о босых ногах и прочих бренных бытовизмах, он опустился напротив на диван, наконец-то ощутил себя хозяином, терпеливо ждал, наполнившись гостеприимным достоинством, барабаня по коленкам волнующимися пальцами.
А ей было совсем не до него. Она всё поняла. Она опоздала. Ей бы чуть раньше, хотя бы на месяц, чтобы попрощаться, когда уже Марья Ивановна…
– Вам, может быть, водички? – он наконец-то сумел улыбнуться. – Это от жары. Посидите, и все пройдет.
Она не ответила. Он решительно встал, вышел, закрыл входные двери, обулся, принес воды. Она выпила.
– Еще? – принимая стакан, участливо