Стоянка поезда – двадцать минут. Роман. Юрий Мартыненко
резко замедлил ход, въезжая на станционные пути узловой железнодорожной станции. Здесь сменялись электровозы и локомотивные бригады. Погода пасмурная. Ночью моросил дождь. Всё неприглядно и хмуро, и даже вокзал, в хорошую погоду, приветливо глядевший на проходящие поезда, теперь тоже выглядел хмуро…
Глухо стукнула железная дверь. Полная в теле проводница, обтянутая тесной синей юбкой и такой же тесной голубой рубашкой, начала протирать тряпочкой мокрые поручни. Пассажиры потянулись на выход подышать после духоты ночного вагона свежим озоном.
Молодой немец, глубоко зевая и превозмогая страшную головную боль, вышел в тамбур последним. В воспалённом сознании смутные обрывки вчерашнего вечера. По-русски хлебосольные вахтовики Лёха и Толян, крашеная потная деваха. Губы липкие и прокуренные. Кажется, что вкус табака до сих пор ощущается. Вилли который раз вынимал носовой платок и тщательно обтирал свой рот. Вспомнились потные груди в туалете восьмого вагона. Стоп! Это уже перебор. Кажется, ничего не было. Или было? Нет, точно, не было. А что было? Были женские возмущённые голоса снаружи за запертой дверью. Потом полный провал в памяти. Пробуждение на своей смятой постели в купе. Сухое горло, шершавый язык и ужас от мысли: где видеокамера, потому что, ещё будучи в купе в гостях у вахтовиков, вредный мальчишка дёргал за ремешок и плаксиво канючил дать поиграть, пока его не увела в своё купе мама Люда… К счастью, камера лежала на сумке в рундуке постельного места…
Вилли не спешит. Здесь не Байкал, однако, по привычке, почти профессиональной, на ремешке через плечо висела камера. Взявшись за холодные поручни, он высунул вихрастую голову. Глянул вправо, влево. Напротив вагона две замызганные мокрые собачонки злобно делили брошенный людьми объедок. Снимать на камеру тут, конечно, нечего. Какая-то очередная «дыра». Так отозвался об этой станции один из русских пассажиров в соседнем купе, оставляя под подушкой свою «мыльницу». Ею он наснимал вчера много кадров о «священном море». Больше, надо понимать, никаких достопримечательностей не ожидается.
– А сколько будем стоять? – спросила одна тётка-пассажирка другую.
– Объявили, что стоянка двадцать минут.
– Ещё успеете затариться! Свежак! – счастливо улыбаясь, успокоил их высокий костлявый дядька в майке и заношенном, закатанном до колен, трико. В тапочках на босу ногу он спешил, тяжело дыша с похмелья, к своему вагону. Обеими руками почти с нежностью прижимал к себе матерчатую сумку, доверху заполненную жестяными баночками с пивом.
Ступив на кованые ступени подножки, Вилли спрыгнул на перрон. Ступил в сторону, угодив в склизкую мазутную лужицу. Откуда она здесь взялась?..
…Пожилой мужчина, примостившись на бетонном выступе у основания металлического ограждения, рассматривал немногочисленных пассажиров. Видимо, многие в поезде ещё смотрели утренние сны, да и погода не располагала. Гляди, и снова заморосит. На фанерном ящичке, который он оставлял на хранение в дежурном отделении линейной милиции, разложены овощи с огорода.