Люди с того края. Вторая книга дилогии. Расселл Д. Джонс
Когда я начну его заполнять, мне, разумеется, придётся его прятать. Но пока он оставался чист, мне хотелось побыть с ним.
Не то чтобы я сомневалась. Конечно, если бы я вдруг передумала и отказалась, майора Паула не смогла бы меня заставить. К такому вообще невозможно принудить! Это добровольно. Пускай это выглядело как поручение, но я буду оценивать людей не для неё. Не для кого-то конкретного.
«Они ещё не родились, но им уже нужна забота», – очень старое правило. Оно заработало задолго до моего рождения. Настоящие родители поступали как надо даже тогда, когда не было никакой генетической коррекции. Подлинная, а не притворная защита лежала в основе планирования семьи. Тот, кто не понимал этого, вылетал ещё в первом семестре, если вообще поступал. И я разобралась со своими выборами задолго до получения диплома. Встать на сторону ребёнка – нередко это значит противостоять эгоистическим взрослым, которые способны лишь использовать детей. И я прекрасно представляла перспективы отказа от дополнительного индексирования: люди будут цепляться за старые цифры, потому что «право воспитывать в семье» остаётся не только психосоциальным показателем, но и статусом личного успеха. Кто захочется лишиться такого?..
Но меня не обучали этому! Это работа сибников – сравнивать формальные показатели и текущее состояние. Они умеют жить с этим. С одной стороны, я тоже должна это уметь, потому что я прошла тот же отбор. С другой – сотрудников Системы Информационной Безопасности обучали самодиагностике, и они знают, с какими мировоззренческими дилеммами можно столкнуться. Нас тоже, но наши условия отличались. Понимала ли это майора? И понимаю ли это я, если на то пошло? Не рискую ли я собственным психическим здоровьем, соглашаясь выполнять обязанности сибницы, пусть и в узком педагогическом направлении?
Когда я начну заполнять этот журнал, назад дороги уже не будет. Я перестану быть «чистой». Пусть читать его будут не скоро – всё равно по итогам будут принимать решения. И мои оценки могут навсегда изменить человеческую жизнь. Хуже того, они могут кошмарнейшим образом изменить меня саму.
«Как у Юдиной, – вспомнила я автобиографию великой психодиагностки. – Она тоже понимала, что её систему родительского индексирования будут использовать, в том числе, и как инструмент для контроля за обществом. И что найдутся люди, для которых низкий индекс станет ярлыком. И невозможно будет не оспорить, ни исправить этот приговор. Но ведь это делается не для того, чтобы сделать кому-то приятно. Другого способа обезопасить детей попросту нет».
Юдина застала тот период, когда её имя стало ругательством. И это стало одной из причин её ухода. Её дети и муж сменили ударение в своей фамилии на второй слог, чтоб она звучала на испанский манер: «ЮдИна». А потом, когда заслуги великой учёной признали, название её индекса тоже изменили.
«Но она не отступила. Получается, я и не должна».
Решение было передо мной: