Поговорим о депрессии. Признать болезнь. Преодолеть изоляцию. Принять помощь. Дэвид Аллен Карп
более сносно, чем раньше.
Эти подробности моей истории утратили для меня актуальность примерно в 1986 году. Тем не менее даже сейчас, когда я пишу эти строки, я чувствую себя эмоционально разбитым после еще одной типичной паршивой ночи без сна. Около восьми месяцев назад, движимый всё тем же отчаянием, я попробовал очередное лекарство – Доксепин. Сначала он творил чудеса. Едва ли не сразу после того, как я проглотил первую пилюлю, моя тревога заметно уменьшилась. Через несколько дней изменился паттерн засыпания. В иные ночи я хорошо спал и просыпался без тревоги, отдохнувшим, мне не терпелось приступить к делам. Это было изумительно: почудилось на миг, что я снова в норме, о которой давно забыл. Разумеется, я благодарен за те ночи и дни, но чудо длилось недолго. Возможно, биохимическая революция в психиатрии рано или поздно приведет к появлению пилюли (сегодня некоторые верят, что это Прозак[79]), которая раз и навсегда решит проблемы вроде моей. Это было бы превосходно, но я считаю это маловероятным.
В некотором смысле мне всё же повезло. Несмотря на то что из-за депрессии я периодически ощущал свою жизнь как никчемную, семье грозил хаос, а преподавание и работа над книгой казались непосильными, – я не потерял ни семью, ни работу, ни, если на то пошло, свою жизнь. В 51 год я капитулировал перед депрессией, то есть перестал верить, что когда-нибудь полностью избавлюсь от этой «болезни». Для меня депрессия – разновидность хронического заболевания, что-то вроде психического артрита, то, с чем просто приходится жить. Моя цель – сжиться с депрессией насколько возможно. Я продолжаю принимать лекарства, хотя толком не понимаю, «работают» ли они, и надеюсь, что депрессия больше не скрутит меня, как в Орландо и в последовавшие за той поездкой годы.
Один из способов справиться с личной проблемой – написать о ней. Я убежден, что писательство действительно обладает значительной терапевтической ценностью. Как социолог, я считаю себя избранником, которому посчастливилось заниматься важными для собственной жизни темами и проблемами. Социология, оставаясь средством разрешения личных затруднений, проводит исследования, способствующие более глубокому пониманию человеческого поведения. Мысль о том, что искать важные исследовательские проблемы надобно в себе самом, принадлежит Чарльзу Райту Миллсу[80], писавшему в книге «Социологическое воображение», что социологи «переводят частные проблемы в разряд общественных». Если вы разводитесь, это ваша личная проблема. Но если половина браков в Америке распадается, развод становится вызовом обществу. Если вы остались без работы, это ваша личная проблема. Но, опять-таки, когда уровень безработицы достигает двузначных цифр, она, безусловно, становится вызовом обществу. К написанию этой книги меня побудили личные проблемы, но также и надежда на то, что я смогу предоставить страдающим от депрессии и их близким социологически обоснованную точку зрения на депрессию[81].
Депрессия,
См.: P. Kramer,
C. W. Mills,
Методологию, которая используется в данном исследовании, можно с полным правом назвать формой «автоэтнографии». Исторически в социологии особенное значение всегда придавалось научной объективности и отстраненности, требующим затушевать и нейтрализовать личность автора. Однако в последние 15 или 20 лет исследователи, работающие в рамках феминистского и постмодернистского подходов, оспаривают такой взгляд на науку. В книге «Социология и личность» [Susan Krieger,