Небесная голубизна ангельских одежд. Елена Осокина
музею в Стокгольме. Какие именно из них были куплены в октябре 1928 года и вывезены, несмотря на возражения комиссии экспертов, не ясно, но по возвращении из Москвы Ашберг говорил, что около 30 икон принадлежали «великому князю Павлу»[574]. По мнению Ю. А. Пятницкого, поскольку великий князь не собирал икон, речь, скорее всего, шла об иконах из коллекции его дочери, великой княгини Марии Павловны, которая начала собирать их в Пскове, когда работала медсестрой в госпитале во время Первой мировой войны. Часть своего имущества она хранила во дворце отца[575].
Альтернативу выставке-продаже икон в особняке Ашберга в Париже представляло предложение из Германии. В том же письме Ангарский сообщал:
Аналогичное предложение мы имеем из Берлина, где предполагается устроить выставку русских старинных икон без продажи, а затем уже, вызвав интерес к этому делу – организовать аукцион. Для того, чтобы вызвать интерес к иконам, мы готовы даже составить для выставки, но не для продажи, музейную коллекцию[576].
Этот план был воплощен в жизнь. Первая советская выставка русских икон на Западе не ограничилась Берлином, а совершила длительное мировое турне, став открытием древнерусского искусства для десятков тысяч людей.
Часть IV. Красные передвижники: Первая советская выставка русских икон на Западе
Глава 1. Планы и люди
Идея показать русские иконы на Западе появилась задолго до начала форсированной индустриализации, массового экспорта произведений искусства из СССР и создания «Антиквариата». Да и замысла искать за рубежом покупателей на иконы в то время не было. В 1913 году под впечатлением от успеха выставки древнерусского искусства, прошедшей в Москве, Павел Муратов мечтал, что «не успеет пройти три-четыре года», и Европа будет мечтать о подобной выставке, а «русская иконопись войдет почетной гостьей в западные музеи»[577]. Мировая война и революция в России отсрочили воплощение этой мечты. Но стоило хаосу поутихнуть, и о заграничной выставке древнерусского искусства заговорили вновь. По свидетельству Грабаря, в начале 1920‐х годов немецкие художники-модернисты, археологи и историки искусства, которые бывали в Москве и знали о расчистке древнерусских икон, предложили показать их в Германии. Однако в то время, как пишет Грабарь, никто не хотел давать денег[578].
Во второй половине 1920‐х годов появились зарубежные спонсоры. Франкфуртский Städtelsches Institut выразил готовность дать средства для показа русских икон в своих стенах. В декабре 1926 года Грабарь вел переговоры, и не только в Германии, но и в Австрии, во Франции и в Англии[579]. В то время он осторожно говорил о составе и целях выставки:
…само собою разумеется, что мы не можем двигать с мест наших главных памятников, сосредоточенных в храмах, а отчасти в музеях…; я предполагаю двинуть все же весьма замечательный материал, найденный в разных рухлядных и на колокольнях и не вошедший в состав музеев[580], а затем первоклассный по своей значительности
Ibid. P. 12.
РГАЭ. Ф. 5240. Оп. 18. Д. 1012. Л. 88.
Там же.
Очевидно, что Грабарь имеет в виду иконы, найденные в годы Гражданской войны Комиссией по сохранению и раскрытию памятников древней живописи в России. После ее преобразования многие из этих икон оказались в реставрационных мастерских, которыми заведовал Грабарь. К числу «замечательного материала, найденного в разных рухлядных и на колокольнях», который Грабарь планировал «двинуть» на Запад, можно, например, отнести знаменитые иконы звенигородского чина, которые были найдены Г. О. Чириковым в сарае около Успенского собора под завалами дров. В то время эти иконы считались, наравне с «Св. Троицей», лучшими работами Андрея Рублева.