Небесная голубизна ангельских одежд. Елена Осокина
но и со стороны представляемой им материальной ценности[591], позволяю себе обратить внимание Наркомторга на следующие моменты, могущие ускользнуть (! – Е. О.) от руководителей этим делом, но, с моей точки зрения, чрезвычайно важные для правильной постановки коммерческой стороны предприятия.
Отметив, что ни в Европе, ни в Америке иконного рынка нет, а есть только случайные сделки, Грабарь предлагал на время прекратить всякую продажу икон за границу.
Паузу в распродажах Игорь Эммануилович советовал использовать для «муссирования» русской иконы и создания моды на нее посредством издания иллюстрированных книг на иностранных языках и организации выставок в Берлине, Париже, Лондоне и Нью-Йорке. Если в 1926 году во время переговоров с Западом Грабарь вел речь не о продаже экспонатов, а только об обмене икон на произведения из западных музеев, то в этом письме 1928 года он бросил «Антиквариату» кость, сказав, что «выставка должна была состоять как из экспонатов высшего музейного порядка, подлежащих возвращению обратно, так и из образцов также высокого музейного значения, могущих быть по закрытии выставки, но не во время ее функционирования, реализованными…» Грабарь считал продажу экспонатов непосредственно с выставки вредной, но вредной прежде всего для коммерческой постановки дела. В спешке продав малое, можно было потерять гораздо больше. Выставка должна была стать не ярмаркой, а мощным катализатором массового интереса к иконам, а вместе с ним и катализатором массового спроса. Для увеличения числа икон древнейших эпох их следовало купить на частном рынке. По мнению Грабаря, для этих нужд было достаточно ассигновать 10 тыс. руб., которые принесли бы прибыли «тройное количество, притом в валюте»[592]. Звучит скромно, если учесть, что месяц назад в письме в Госторг Грабарь обещал десятикратный рост цен на русские иконы в результате триумфального шествия выставки по Европе[593].
Художник и искусствовед Игорь Эммануилович Грабарь, безусловно, понимал какое огромное художественное и научное значение будет иметь выставка русских икон на Западе. Кто-то даже может сказать, что по-коммерчески деловые письма Грабаря были лишь разговором на понятном торговцам языке, стремлением заинтересовать спонсора, чтобы помочь художественной выставке состояться, а то и вовсе расчетом показать миру величие русской иконы и тем самым спасти российские музеи от распродажи[594]. Однако чрезмерное стремление Грабаря услужить торговцам настораживает. Перефразируя одного из героев Евгения Шварца, можно сказать, что беда состояла не в том, что Игорь Эммануилович Грабарь вынужден был приспосабливаться к новым условиям жизни, а в том, что он метил в первые ученики. Современница Грабаря, искусствовед и хранитель Эрмитажа Антонина Николаевна Изергина, вспоминая то сложное время, метко заметила: «Все мы танцевали под его музыку, но некоторые при этом старались понравиться затейливыми фигурами»
Симптоматично, что Грабарь забыл упомянуть о художественной ценности икон.
ОР ГТГ. Ф. 106. Д. 527.
Так, Вздорнов пишет: «…руководители всех дел, связанных с расчисткой русской иконописи и ее музеефикацией, видели в зарубежной выставке возможность ознакомить культурную Европу с одним из величайших художественных открытий ХХ века и тем самым скрытую возможность легализовать икону как национальное достояние России, чтобы не допустить распродажи вещей. Несмотря на очевидный риск, дальнейшее развитие событий показало верный расчет именно второго участника выставки (ЦГРМ. –