Утро любви. Виктор Николаевич Рубцов
друг друга, поженятся, а дети их будут поражать родителя в голову, а он своих чад в пятку? Как же тогда понимать сказку про одну плоть? Она еще несколько минут поразмышляла над этим, но так и не найдя ответов, стала листать Библию дальше. А когда дошла до "Песни песней" Соломона, то словно упилась ею, как сладким вином.
– Да лобзает он меня лобзанием уст своих! Ибо ласки твои лучше вина.
От благовония мастей твоих имя твое – как разлитое миро; поэтому девицы любят тебя. – С явным удовольствием и завистью читала девушка.
– Влеки меня, мы побежим за тобою; – царь ввел меня в чертоги свои, будет восхищаться и радоваться тобою, превозносить ласки твои больше, нежели вино; достойно любят тебя!– Эти слова ласкали слух влюбленной девушке. Она с жадностью негромко вслух читала дальше. У нее на сей раз не только терпения хватило для чтения целых глав из Библии, но, к ее удивлению, появилось непреодолимое желание – читать ее дальше и дальше.
– Дщери Иерусалимские! черна я, но красива, как шатры Кидарские, как завесы Саломоновы.
Не смотрите на меня, что я смугла, ибо солнце опалило меня: сыновья матери моей разгневались на меня, поставили меня стеречь виноградники, – моего собственного виноградника я не стерегла.
При этих словах Лиза посмотрела на свои смугловатые еще от солнечного загара руки. Потом быстро разделась донага и стала перед зеркалом трюмо, разглядывая себя с головы до ног. Все у нее было свежим и нетронутым ни безжалостным временем, ни тяжелой работой (мама ее берегла и нежила), ни чьими – то похотливыми руками. Золотисто-пшеничные локоны большими и плотными волнами спускались с головки на округлые и слегка отсвечивающие, почти прозрачные, словно пчелиный воск, в электрическом свете, смугловатые плечи. Нежные руки, похожие на лебединые шеи, едва прикрывали белоснежные, не тронутые летним солнцем и чьими-то смелыми губами, упругие девичьи груди с торчащими призывными розовыми сосцами, еще не обсосанными младенцами и не обмякшими, как у ее матери. Лиза нежно погладила себя теплыми и чуть влажными ладонями по грудям, до сей поры не знавшим мужских ласк. Лишь однажды их ощупал нахальный одноклассник после того, как они накупались на реке и валялись разморенные под солнцем на горячем и белесом песке. Тогда она, резво вскочив с песка, облапанная Петькой, отвесила ему хорошую оплеуху, которую он помнил до конца дней своих. Так как никакой другой близости и непосредственного физического ощущения нравившейся ему девушки больше никогда не испытал. А за груди схватил Лизку только потому, что видел – так поступали со своими подругами парни постарше, купавшиеся на реке в излюбленном молодежью месте неподалеку от упавшей в воду, но еще удерживаемой корнями, старой осины. Целые игрища устраивались вокруг этого дерева. На его стволе иногда любила посидеть в одиночестве и Лиза. Но такие минуты покоя и мира здесь выпадали редко. То мальчишки, то рыбаки занимали дерево для своих игр или рыбалки. И, чаще всего, в летнюю пору тут стоял