Собибор. Взгляд по обе стороны колючей проволоки. Сборник

      А потом…

      Для всех последние моменты перед входом в газовую камеру были жестокими: жертв гнали, обнажёнными, навстречу их смерти. Убить было недостаточно, некоторые немцы любили мучить испуганных людей, которые осознавали, что их уничтожат. Голых узников избивали, над ними насмехались, в них стреляли, травили собаками. Паника и хаос были призваны гнать жертв вперед и не дать времени жертвам осознать происходящее.

      С польскими и русскими евреями обращались гораздо более жестоко, чем с западными. В 1942 г. группа голландских евреев прибыла на нормальном пассажирском поезде. Они были лучше одеты и производили впечатление достатка, а также ассимиляции в европейскую культуру. Но написав вводящие в заблуждение открытки, которые им велели написать, они разделяли ту же участь, что и другие. Через несколько часов они обращались в дым. Конечно, к 1943 г. восточноевропейские евреи, познавшие насилие и жестокость в гетто, не обманывались в том, что их ждёт. Немцы чувствовали физическую угрозу от людей, прибывавших в составах, их было не обмануть, и они искали собственные пути борьбы с палачами. После Сталинграда люди знали, что немцы проигрывают войну, и делали всё, чтобы дожить до того дня, когда падёт немецкое господство. Это придавало им смелости поднимать бунт.

      Из-за недостатка поездов и огромного числа евреев, которых должны были убить, по пути через Европу поезда регулярно останавливались, и время остановок иногда доходило до нескольких часов. Это усиливало страдания тех, кто был в вагонах, потому что людям не выдавали ни пищи, ни воды, и они медленно умирали от истощения. Зимой многие не доезжали живыми до лагеря. Они замерзали насмерть. Воспоминания выживших изобилуют ужасающими сценами. Курт Тихо, чьи воспоминания опубликовал музей Влодавы в 2008 г., приводит одну сцену, от которой у меня перехватило дыхание. Назначенный разгружать вагоны, он описывает, что увидел, когда открылись двери: «Мы столкнулись с ужасающим и почти сюрреалистичным зрелищем. Обнажённые тела лежали на промокшей от крови соломе вагонов для перевозки скота <…> Посреди раздутых тел мёртвых стояли живые голые люди. Мы попытались поднять тела, чтобы убрать их из вагонов, но их кожа сползала с их тел. Они были мертвы уже несколько дней. Нам пришлось наносить на руки песок, чтобы взять и перенести их на небольшую ветку путей, которая увезла бы их в лагерь III на кремацию.

      Видеть тех немногих живых было ещё хуже, чем тела <…> Достойно выглядящая пара, обоим слегка за 30 лет, вышла. Мужчина был высок, красив и хорошо сложен, с аккуратной чёрной короткой бородкой. Женщина была словно ожившая статуя. На них, как и на всех в составе, не было одежды. На бёдрах женщины была кровь, вероятно, от менструации. Взявшись за руки, пара медленно ушла, с невероятным достоинством, гордостью и спокойствием к лагерю III, где их расстреляют и сожгут. Я никогда не забуду силы этой сцены, разбившей сердце: молчаливый, но полный презрения протест против Гитлера и его трусливых палачей»[82].

      В