Уходить будем небом. Татьяна Свичкарь
уже не было телевизора, этой моральной «телесоски» многих стариков. Её не интересовала ни бодрая ложь новостей, ни слащавые фильмы, а шоу типа стирки грязного белья они с Томом дружно ненавидели. В этом они сходились
– За тысячу миллионов не согласилась бы там выступать, бр-р – говорила Лиза, передёргивая плечами.
– Лиза, тысячу миллионов – это миллиард, – нежно говорил Том.
– Правда? – удивлялась Лиза, – Вот Володя, он двухзначные и трёхзначные числа считал молниеносно, как будто у него в голове был этот…
– Калькулятор.
– Ну да…. А мне всегда нужна бумажка. И карандаш.
У Лизы не было дяди Володиных фотографий на стене. Только его картины. И больше всего она любила «Райский сад».
– Нас очень хорошо научились пугать адом, – говорил дядя Володя, – А насчёт рая у церковников заминка. Это для них что-то до того величественное, что осознать нельзя. И машут рукой – мол, вы этого всё равно не достойны. А куда же тогда нам идти? Куда скажут? Вперёд, просто из страха перед адской плетью? Ни шага – ни влево, ни вправо?
Он представлял рай не как идиллический садик – с мощёными дорожками и сонмов цветов. Его картина напоминала сон – смешение красок, чистое, ликующее. Как будто с глаз сняли пелену и ты, наконец, прозрел. Это было и ощущение своей ничтожности перед Вселенной, перед величием её красоты. И торжествующее спокойствие, потому что ты осознавал, что ты частицей этой красоты являешься.
С «Райского сада» не было сделано ни одной фотографии. Его видела только Лиза, и те, кто приходил к ней.
Дядя Володя словно говорил ей этой картиной:
– Там встретимся. Там мы все встретимся.
Но у Тома были свои планы. Они засидятся с Андреем глубоко в ночь. И будет чай, сладкий до того, что не останется места горечи. И будут тихо всхрапывать во сне лошади. И будет тонкий месяц в морозном небе. И будут воедино – прошлое, нынешнее и будущее.
– А что нас там всё пугают войной? – вдруг спросила Лиза, – Сумасшедшие мальчишки, рассевшиеся на тронах, мальчишки, которым нужно бряцать оружием…
– Что можем сделать мы? – вопросом на вопрос ответил Том.
Он стоял в прихожей, уже в своей коричневой куртке, пахнущей лошадьми. Лиза обняла его. Когда-то он был смятённым, и её это пугало. А теперь, когда его обнимаешь, появлялось ощущение спокойствия и силы. Она закрыла глаза.
– Послезавтра, – сказал он.
– Слушай, – сказала Лиза, отстранившись вдруг от него, – Тебе не кажется, что Дианка какая-то погасшая?…
Они редко говорили об этом. О прошлом старались не вспоминать, легче перешагнуть через него. Дианка стала другой не вчера. Долгие годы у нее было прозвище в семье – «Одуванчик». Солнечный, лёгкий человечек. Лиза ощущала её особенное родство с собой. Не заморачиваясь, Дианка легко окончила школу, так же легко поступила на журфак. И, едва успев окончить его, неожиданно вышла замуж.
Уехали с подружкой