Европа изобретает цыган. История увлечения и презрения. Клаус-Михаэл Богдаль
/ которых по причинам их подвижности долгое время не терпели / и они должны были удалиться из земель Германской Нации / теперь снова вторглись в эти земли»[135]. Дополнительно предписывается аннулировать прежние соглашения «путем изъятия паспортов / если они достались цыганам / и неважно, кем они были выданы / все их отменить и уничтожить»[136].
Это распоряжение ужесточает первый указ, принятый в 1498 г. на Фрайбургском рейхстаге, который предписывал помещикам не предоставлять цыганам ни гарантий безопасности, ни сопровождения и запрещать им «торговать» и «шуровать»[137]. В ситуации, когда император Максимилиан I (1459–1519), преследуя свои территориальные интересы, пытается организовать Крестовый поход против османов, к упомянутым выше запретам добавляется часто повторяемый впоследствии упрек в том, что цыгане – шпионы турок, «соглядатаи и осведомители в христианской стране»[138]. Более поздние эдикты, такие, как эдикт ландграфа Карла Гессен-Кассельского 1695 г., прибегают к таким усиленным формам, как «обманщики страны» и «предатели христианского мира»[139]. Если внимательно вчитаться в указ рейхстага, в глаза бросается небольшое отличие от последующих эдиктов против бродяжничества. Если в основе применения первого указа лежали «достоверные сведения», то есть надежная и доказуемая информация, то штрафные патенты XVI–XVII вв., а затем и начала XVIII в., правовых тонкостей такого рода уже не знают.
Политическая стратегия указов и эдиктов прозрачна и груба, что ослабляло ее воздействие. Такая ничтожно малая группа людей, как цыгане, мыслилась как часть маргинализированных слоев общества – попрошаек, мошенников и людей «нечестных профессий» – под влиянием предположения, что их всех объединяют экономические интересы, а постоянный контакт ведет к созданию опасного братства. Такие аргументы приводит не только «Löbl. Fränkische Crais» в мандате на 1709 г.:
В то время как /согласно народной пословице / не тот жулик, кто ворует, а тот жулик, кто сбывает / и прежний опыт показал / что такого рода входящие и выходящие люди почти во всех местах / а особенно в тех плохих съемных хибарках и пастушьих хижинах / овечьих хлевах / отдельно стоящих дворах / и даже бывает что при живодернях / где палачи и весь сборный сброд нашли приют и постоянное место проживания / которые время от времени сами с ними лежат под одеялами[140].
Одновременно цыган упоминают в связи с крупными, тревожными, в высшей степени религиозно окрашенными угрозами, турками и эпидемиями, и вот уже они сами – в результате слухов, преувеличений и выдумок – разрастаются до размеров отдельной угрозы: ведь они чужеродны как турки, и распространяются по всей Европе как чумное поветрие. Большие эпидемии чумы, которые разражаются в Германии после 30-летней войны в 1666/67, 1709–1713 гг. и в 1720/21 гг., предоставляют для этого удобный повод. Поскольку передвижение цыган и прочих бродяг никак не контролировалось, они считаются теперь переносчиками болезни. В 1720 г. по этой причине отлавливают «толпы цыган, идущих из Тюрингии»[141].
Легенда о братстве
Anonym, в: [Gronemeyer 1987: 89].
[Ibid.]. Источники из Силезии и Саксонии документируют осуществление вердикта также и в XVII в.
Цит. по: [Ruch 1986: 363].
[Ibid.].
Цит. по: [Sibeth 1985: 4].
[Anonym 1709].
Цит. по: [Fiedlerl982: 289].