Рехан. Цена предательства. Евгений Кенин
глубина даже больше, чем он представлял. Браслет на руке больно впился в изуродованное запястье, цепочка натянулась и, глухо вскрикнув, на голову Пашке свалился Виталя.
Стоящие наверху чеченцы весело заржали. Их силуэты с трудом можно было разглядеть на фоне темно-синего неба. Крикнув что-то оскорбительное и плюнув вниз, они снова закрыли проем досками, щелкнули замком и, по всей видимости, ушли, о чем-то договариваясь между собой.
В яме наступила тишина. Издалека слышались голоса боевиков, располагающихся на ночлег и радующихся своему становищу, как родному дому. Раздалось тарахтение заводящегося движка. Равномерно гудя, он напомнил Пашке армейские стоянки. Ого, удивился он, у них тут даже электричество есть.
Впрочем, в яме от этого светлее не стало. Виталя рядом лежал без движения. Пашка первым делом ощупал себя, убедился в целости костей, потрогал сочащееся кровью запястье, сдвинул браслет ближе к кисти, чтобы лишний раз не бередить рану. Хорошо хоть, наручники не самозатягивающиеся, а то всю руку пережало бы, нашел он для себя утешение.
Потрогал Виталю, тот дышал. Пашка, вздохнув, растолкал его. Виталя вздрогнул и застонал от боли. Произнес гнусаво:
– Значит, правда… А мне сон приснился, я и не понял… – и, кажется, тихо заплакал.
Пашка ровным голосом спросил:
– Ты как, не поломал ничего?
– Да вроде нет, – Виталя с трудом задвигался, проверяя члены не прочность, – с носа только вот, течет немного опять.
– Это ерунда, – сказал Пашка.
– Угу, – печально согласился Виталя и сообщил, – чуть руку не сломал. Я думал – хана, сейчас хрустнет.
– Не сломал же, – резонно заметил Пашка.
– Да-а, чего говорить, – прозвучал в темноте грустный голос, – и так все поломано. Я не думал вообще, что дойду.
Пашка решил промолчать. Какое-то время сидели в тишине, которую нельзя было назвать полной лишь из-за тарахтения движка где-то наверху. Виталя слабо зашевелился:
– Надо бы поспать нормально, – голос заплетался, – может, сейчас уже расстреляют… Может, с утра. Черти поганые… – и послышалось неровное дыхание. Кажется, Виталя уснул еще до того, как произнес последние слова.
Пашка тоже устроился поудобнее, привалившись спиной к сухой земле. Удалось даже вытянуть измученные ноги, которые разом заныли, почувствовав долгожданный отдых. Заломило кости, и боль пошла по всему организму, пронизывая каждую клеточку. Боль навалилась со всех сторон, впилась в тело, словно только и ждала момента расслабления.
Пашка застонал сквозь зубы, через боль пошевелился, подтянув тело повыше. И боль расползлась по телу, въелась незаметно в кровь, через какое-то время стала привычной. Но спать не хотелось. Вспоминались прошедшие трое суток. Перед глазами встал обреченный горящий танк, в агонии пытающийся нанести последний удар. Ползущий солдат с полуоторванной ногой. Зверский оскал Султана с РПГ в руках. Афганцы, режущие теплое еще человеческое тело.
Картина