Рехан. Цена предательства. Евгений Кенин
лучше нашего знают. На верхних этажах здесь тоже «поляки», сколько – неизвестно. Есть снайпера, это точно. У меня уже двоих задело. Пока без потерь.
– Бурый, тогда начинайте после артподготовки. Через десять минут… Десять минут. Как понял?..
Опять грохнуло. В соседних кварталах ожесточенно шла перестрелка.
– Я плохо понял, Тайга! А где обещанные «огурцы»?!!
– Их не будет, Бурый… Произошли изменения… Вы слишком далеко ушли. Это не сегодняшний рубеж, как понял?
– С утра был сегодняшним! Я тебя понял, Тайга-2, – мрачно произнес командир в рацию и отключился от эфира.
– Помощи не будет, – снова обвел взглядом закопченные лица своих солдат, – парни, мы между двух огней. Полезем в завод, там еще что-нибудь сможем предпринять.
Добавил, обращаясь к Летехе, что с невозмутимым видом заполнял оприходованные магазины:
– Вот что значит хорошая работа. Пока мы сюда прорывались, эти уроды тихонько за нашими спинами окопались и дальше не идут. А нас обложили…
– Охренительно, – заявил Летеха, – здорово!
Где-то ближе к центру снова пошло все взрываться. Круглые сутки город бомбили.
Группа спецназа сидела в круговой обороне под стеной завода, тридцатью парами глаз отслеживая обстановку. По всему городу стреляли, и неизвестно, в какой из моментов и этот проулок снова затрещит перекрестным огнем. Здесь был заводской тупичок, и только пара закрытых дверей, ведущих в завод, но неизвестно, куда именно. По стене сползали перевитые сухие лианы, виноградник, наверное. Весной расцветет… Пашка ощупал две оставшиеся гранаты в карманах разгрузочника на груди. В который раз лихорадочно пробежался глазами по коварным проемам окон. Недалекая стрельба вроде поутихла. Решил заправить выбившуюся из-под бронежилета тельняшку с камуфляжем. Неловко придерживая автомат и озираясь, наскоро запихал одежду в штаны. Так-то получше.
Рядом, задрав «комок», шипел от боли Пасечников, растягивая уголки губ в злой гримасе. Бронежилет с расстегнутыми лямками на «липах» валялся здесь же. Один из сержантов перебинтовывал ему задетые осколком ребра. Бинт сразу пропитывался кровью, и приходилось распаковывать в срочном порядке еще медицинский пакет, чтобы унять этот поток.
– Туже тяни, – поглядев на них, заметил Второй Лейтенант, командир второго взвода, жилистый парень лет двадцати трех. Он у них в группе недавно, к приходу младшего призыва принял обязанности комвзвода.
Головастику чуть поодаль заливали йодом разодранное то ли пулей, то ли осколком ухо. Кровь хлестала еще пуще, нежели из ребер Пасечникова. Фельдшер из дедов зажимал ему ухо куском бинта и выливал сверху очередной флакончик йода, приговаривая:
– Вот это ухо, я понимаю! Легче было отрезать, чтоб не мучился. Забинтовывать не будем, держи бинт, как хочешь. Времени нет, и мешать будет, хлопнут – и не услышишь. Держи, братан, скоро остановится.
– Блин, это снайпер, стопудово! – бегал глазами Головастик, потряхивая большой головой.
– Возможно, – резонно замечал