Казанский альманах. Гранат. Коллектив авторов
в плен и допрошенных с пристрастием, стало известно, что столица жила без правителя. Во главе ханства стояли сеид Беюрган и эмиры Кадыш с Чура-Нарыком. Перехваченный гонец сообщил, что в Москву отправился шейх Гамет за ханом, назначенным великим князем править Казанской землёй. Разъярённый Гирей изрубил пленного гонца саблей, дарованной Кучуком.
– Предатели! Они готовы встать на колени перед урусами, но не впускают в город меня!
А дни шли, текло неумолимое время, прибавлявшее к неудачам хана Сафы новые напасти. Хаджитарханцы пограбили и пожгли все окрестности и начали выражать явное недовольство своим бессмысленным стоянием под Казанью. Он слышал их ропот повсюду:
– Разве можно взять такую крепость без пушек?
– Кто обещал одеть нас в шелка и бархат? Сегодня нам пришлось хлебать просяную похлёбку, так недолго и ноги протянуть.
– Скоро весна, потекут дороги, и мы застрянем здесь надолго.
Пришлось и хану Гирею признать свою неудачу и отступить прочь от Казани. Путь его лежал в Ногайскую степь. Но к землям Мангытского юрта вели городки и аулы ханства, и хаджитарханцы, стремясь наверстать упущенное, грабили и жгли всё вокруг. Сафа-Гирей не вмешивался. Воины должны были получить свою долю, да и проучить строптивых казанцев не мешало.
Степь встретила отверженного хана внезапно наступившей весной. Но пробуждение природы не возвышало, каждый шаг к Сарайчику давался Сафа-Гирею с трудом. Страдала его гордость и самолюбие. Если бы он мог повернуть назад и не встречаться со своенравным беклярибеком. Но в Сарайчике жила Сююмбика, а женщина эта манила его к себе сильней непокорной Казани. Ждёт ли она его, простила ли неудачи и промахи мужу, которому всегда клялась в любви? «Если Сарайчик примет меня неласково, заберу жён и детей и отправлюсь к дяде Сагибу в Крым. Родная земля дала мне жизнь, она же даст силы, и я овладею ханством, вышедшим из-под моей руки!» Сафа-Гирей твердил это как заповедь, как заученную молитву. Но таил надежду, что всё обойдётся, и Юсуф примет зятя с благосклонностью.
А Казань в эти дни подписывала клятвы верности новому хану. Великий князь московский дал в повелители изгнанного когда-то Шах-Али. Избраннику минуло сорок лет, но со времён юности касимовец мало изменился. Стал он ещё уродливей, обрюзг и напоминал расплывшегося евнуха. Такой повелитель не шёл ни в какое сравнение с красавцем Сафа-Гиреем, но он был залогом мира с русским правительством, и Казань с нетерпением ожидала его.
Шах-Али получил благую весть ранней весной. Хан опустился на молитвенный коврик и обратился в сторону Кыбла. Он долго и усердно молился. Долгие двадцать пять лет шёл Шах-Али к этой цели, с тех пор, как разгневанные казанцы его, ещё совсем юного, изгнали из ханства, все мечты касимовца были о возвращении. Он обманывался сладкими посулами и обещаниями московских князей, но призрачная Казань, которую он жаждал заполучить, как прекрасную невесту, уплывала из его рук, а видение рассеивалось подобно дымке. Шах-Али принимался плести нити заговоров: то вёл тайные переговоры с Казанью, то с Ногаями.