Беллетрист-криминалист. Роман о писателе Александре Шкляревском. Константин Мальцев
Воронежа, куда он пригласил меня после разговора на улице. Еще я приплел, что он красиво говорил о большом и трудном призвании быть учителем и хвалил меня за выбор именно этого пути и что на прощание подарил мне черновик одного своего стихотворения. В общем, я малость приукрасил. А иначе, без всех этих присочиненных подробностей, не запродать очерк ни в один журнал – так решил я, уже прекрасно зная, чего хотят издатели и чего жаждет публика.
До этого, однако же, было еще далеко. А пока меня ждали годы учительства. В придуманной мной для того же очерка-воспоминания беседе за чаем я якобы сказал на этот счет Никитину: «Трудись, трудись, а впереди никакой карьеры… Всякий писец надеется быть столоначальником, секретарем, советником, а учитель…»
На деле я этого не говорил, но вполне мог сказать. Перед глазами был пример моего отца, и я отдавал себе отчет, что и меня ждет такая же скромная и незавидная участь. Каждый день, каждый месяц, каждый год одно и то же без малейшей надежды на улучшение положения, будь то повышение жалованья или продвижение по службе, – вот какое существование предстояло мне влачить.
Поэтому в Павловск, уездный город Воронежской губернии, где приискалось мне место учителя русского языка, уехал я, распрощавшись с родителями, с тяжелым сердцем. А впрочем, юность, с ее жизнелюбием, делала свое дело, тучи в душе моей иногда рассеивались, и тогда я начинал верить в свою большую будущность, в предназначение учительское, в то, что я принесу пользу Отечеству на ниве просвещения народного. Некрасов, с которым судьба меня тоже потом свела, еще не написал тогда свое стихотворение «Сеятелям», где была знаменитая строчка: «Сейте разумное, доброе, вечное», но мысли мои шли, пожалуй, примерно в этом русле. Буду, дескать, сеять знания, не глядя на малый достаток!
В целом же все вышло у меня, как говорится, серединка на половинку. Существование свое в должности учителя я не назвал бы жалким, были в нем и положительные стороны, так что слово «влачить» все же к нему приемлемо мало. Но и помыслы о великом предназначении вдребезги разбились, столкнувшись с действительностью.
Павловск оказался довольно сносным городом. Небольшой, всего четыре тысячи жителей, но с чистыми ровными улицами, милым общественным садом, большой речной пристанью и несколькими учебными заведениями. В одно из них – уездное училище – я и определился.
Сносный-то сносный, но мне было в Павловске невообразимо скучно. Сеять знания в душах таких обормотов, какими оказались мои ученики, было, как по мне, занятием неблагодарным. От сих до сих, по учебнику и хрестоматии, через зубрежку и долбежку – вот все, что я мог им предложить по причине их лености и нелюбознательности.
Поначалу, правда, я пытался зажечь их сердца, преподавал с жаром и вдохновением, но они не воспринимали меня всерьез, в чем, наверно, был повинен мой возраст: я был ненамного взрослее учеников, и самое большее кого они во мне могли видеть, это старшего товарища. А может, жара и вдохновения во мне недостало – этого я тоже отрицать не стану. Так или иначе,