Беллетрист-криминалист. Роман о писателе Александре Шкляревском. Константин Мальцев
фыркнул.
– Пустяковое же дело! Не в Сибирь же вас за пятикопеечное преступление!
Малышев покачал головой, отчего на лысине его проявлялись блики.
– Не наказания я боюсь, а общественного порицания. Всю жизнь я служил беспорочно царю и Отечеству, без единого нарекания от начальства, а теперь что получится? Малышев – вор? Стыд-то какой, прости Господи!
– Сочувствую вам и вашему положению. Но почему вы ко мне с этим обратились? Чем я-то могу помочь?
Он посмотрел по сторонам, убедился, что никто не слышит (мой стол располагался в небольшом закутке за стоящим поперек канцелярии шкапом), и заговорщицки прошептал:
– Прослышал я, что протокол о дознании сейчас у вас…
– Что-то не припомню ничего ни о каких полоскательных чашках.
– А вы в не разобранных еще бумагах поищите-с, будьте так любезны.
И правда, бумаг на столе у меня было навалено порядочно, – а точнее: беспорядочно, – до многих руки еще не дошли. Из уважения к старому служаке я порылся в них.
– Ах да! Вот-с. – Я выудил из кипы один документ. – Мне поручено сие дознание отослать по принадлежности.
– Это в суд?
– Да-с.
Малышев снова огляделся по сторонам и произнес еще более негромким шепотом:
– А нельзя ли сие дознание… истребить?
Я удивился и даже загородил локтем бумагу.
– Это как же?
– А вот так! Вы поймите, если дойдет до разбирательства, это такой удар будет по моей репутации. Я не переживу этого, я уже старый, сердце не выдержит такого позора. И все из-за полоскательницы! Допустимо ли, чтобы человек из-за несчастной полоскательницы погибал?
– Это, разумеется, недопустимо, – согласился я. – Но как же истребить? Я не могу. Это преступление должности. За это и меня самого под суд.
– Да никто же и не узнает! Не губите, господин писарь!
– Нет, никак не могу-с!
– Если угодно, я готов оплатить эту маленькую услугу; для вас она маленькая, а для меня – вопрос жизни и смерти; так что я готов.
«Так вот оно! Взятка!» – промелькнуло у меня в голове. Все слова застряли в горле, и я только смог повторить:
– Не могу!
– Но почему? – настаивал Малышев.
– Совесть. – Я с трудом проглотил слюну. – Не могу пойти против совести.
– Против совести? Да разве сделать доброе дело за небольшое вознаграждение – разве это против совести? Не спасти старика – вот это против совести.
Это был весомый довод.
– Ну, допустим… Сколько?
– Двумя рублями располагаю. Не обессудьте: хотя я и сказал, что пенсия у меня хорошая, но не шибко.
Два рубля! При моем жаловании это был еще более внушительный довод. Я вздохнул и согласился.
– Давайте.
Обмен произошел в мгновение ока: я Малышеву – дознание, он мне – деньги. Тут же он разорвал бумагу на мелкие кусочки, поклонился и, премного довольный,