Вероника Спидвелл. Опасное предприятие. Деанна Рэйборн
справедливости, я такого прежде никогда не встречала. Ты ни за что не позволишь невинному человеку, такому как Майлз Рамсфорт, быть вздернутым за преступление, которого он не совершал.
Стокер подался вперед; его ярко-голубые глаза блестели.
– Но у нас есть лишь один аргумент в пользу того, что он этого не делал: слово принцессы.
– Думаешь, она лжет?
Противная змейка сомнений поползла у меня вверх по позвоночнику.
– Думаю, что это вполне возможно. Вероника, нужно посмотреть на это рационально. Если она располагает информацией, которая может спасти его жизнь, почему она ее не сообщает?
– Я спрашивала ее, – напомнила я ему. – Она ответила, что не может сказать, так как из-за этого разрушатся жизни других людей.
– Что может быть страшнее смерти невинного человека? – спросил он. – Вместо того чтобы соглашаться на ее предложение, ты должна была назвать ее обманщицей, настоять на том, чтобы она вернулась к сэру Хьюго и рассказала правду, чего бы это ни стоило.
Я ничего не ответила, просто смотрела на дно своего стакана, с удивлением обнаружив, что он пуст.
– Знаю, почему ты так поступила, – сказал он, и в его голосе вдруг послышалась теплота. – Думаешь, что если сделаешь это для нее, для них, то они каким-то образом тебя признают, и это будет тебе некоторой компенсацией за столько лет изоляции.
– Это самое абсурдное предположение… – начала было я, но он, не дослушав меня, продолжал, так же неумолимо и неостановимо, как несется река в половодье.
– Понимаю, ты думаешь, что должна им что-то доказать, но это не так. Ты сто́ишь тысячи таких, как они, Вероника. Но им никогда этого не понять. Если ты сейчас согласишься стать им лакеем в надежде на их одобрение, это никогда не прекратится. Тебе не выиграть в этой игре, так что даже и не пытайся. Уходи от них сейчас, пока они не засели у тебя в печенках, – предупредил он меня.
– Как у тебя твоя семья? – парировала я.
Я не собиралась этого говорить, но слова уже вылетели из моих уст и повисли в воздухе между нами, практически осязаемые, и я уже не могла забрать их обратно.
– Что ты имеешь в виду?
Голос его был тихим и спокойным, и именно поэтому я поняла, что он в бешенстве. Стокер, мечущий громы и молнии, рычащий и кричащий, – это счастливый Стокер. Ледяное спокойствие всегда выдавало в нем скрытую ярость.
Я встала и подошла к китайскому комоду в углу. Там лежал конверт, на который я и указала Стокеру.
– Это. Письмо от твоего брата, пришло две недели назад. Твой отец умер, а ты и слова мне не сказал. Ты никуда не отлучался, а значит, не был на его похоронах. Твой брат упоминает множество писем, написанных другими членами семьи. Я поискала в Бельведере и нашла одиннадцать. А еще были?
Мне хотелось, чтобы он выругался, грубо и так, как пристало бы бывшему моряку, но он просто сидел и слушал меня, желваки на его скулах яростно двигались.
– Если бы тебе действительно не было дела до семьи, ты бы не стал хранить все эти письма. Но ты их бережешь. И во всех них только