Дом на краю света. Майкл Каннингем
шапке спрашивает нас с Карлтоном, за кого мы собираемся голосовать – за демократов или за социалистов.
Мои тайные прикладывания к спиртному не пропали даром – я здорово навеселе.
Но главная опасность подстерегает вечеринку уже ближе к ночи. Раздается стук в дверь, и я бегу открывать. Мне, как ярмарочному воришке, не терпится поскорее узнать, кто еще пожаловал. Стараясь изобразить из себя благовоспитанного трезвого мальчика, я открываю дверь, и что же? Вместо очередных наивных взрослых я вижу друзей моего брата – банду нестриженых хулиганов в высоких армейских башмаках. Впереди – подружка Карлтона в просвечивающем одеянии из бахромы.
– Привет, Бобби, – бросает она.
Она родом из Нью-Йорка – в ней есть особый столичный шик.
– Привет, – говорю я.
Я отступаю в сторону, подавив ретроградный импульс немедленно захлопнуть дверь и вызвать полицию. Компания, состоящая из трех девушек и четырех парней, вваливается в дом в облаке наркотического дыма. Проходя мимо меня, они хитро ухмыляются.
На самом деле это набег. Карлтон стоит в дальнем углу комнаты возле проигрывателя, выбирая новую пластинку. Его подружка пробирается через толпу прямо к нему. У нее расслабленная, вихляющая походка, которая некоторым почему-то кажется привлекательной. Вид у нее такой, словно она собралась хорошенько проучить всех присутствующих.
Выражение лица Карлтона наводит меня на мысль о заранее спланированной акции. Мать требует объяснений. На ней длинное темно-бордовое платье с открытыми плечами. Когда она принаряжается, видно, как хороша она была в молодости, да и сейчас тоже. Карлтон – в нее. Я похож на отца.
Карлтон что-то торопливо объясняет. Хотя ясно, что это решение дается матери с трудом и не без душевной скорби, незваным гостям позволено остаться. Один из них, некий Эдди Хаскелл, несмотря на всю свою нечесаность и замызганную кожаную куртку, отпускает ей комплимент – говорит, что она отлично выглядит. Матери это явно приятно.
Итак, получив официальное разрешение, банда остается. Я пробираюсь к Карлтону и становлюсь рядом с ним, с того боку, что не занят его девицей. Мне хочется сказать ему что-то остроумное, что-то такое, что объединило бы нас против всех прочих в этой комнате. Я даже понимаю примерно, что именно хочу сказать, но, будучи подвыпившим девятилетним мальчиком, никак не могу оформить свою мысль в виде членораздельного высказывания.
– Херня, старик, – вот все, что мне удается из себя выдавить.
Подружка Карлтона хохочет. Ей смешно, что маленький мальчик говорит такие слова. У меня возникает сильное желание сказать ей все, что я о ней думаю, но мне всего девять лет, и я выпил слишком много “Тома Коллинса”. Да и будь я трезвее, едва ли я выдумал бы что-нибудь, кроме грубоватой остроты.
– Погоди, Кузнечик, – говорит мне Карлтон. – Настоящая вечеринка только начинается.
По тому, как блестят его глаза, я понимаю наконец, что он задумал. Он организовал встречу