Жизнь волшебника. Александр Гордеев
в троллейбусе Роману даже удаётся коротко, освежающе вздремнуть, уронив голову к
мёрзлому стеклу и до прозрачности подтаяв дыханием белый лёд в этом месте. Потом, даже во
сне почувствовав свою остановку, он, сонно спотыкаясь, идёт к двери, где стоит девушка в
песцовой шапке, пытаясь своими красивыми длинными ногтями отскрести ворсистую скрипучую
изморозь на узком окошечке складной двери. Что ж, пусть скребёт, если лака не жаль, но он-то и
так знает, что это остановка его. Только чего это вдруг она начинает поглядывать на него с каким-то
пробивающимся смешком? Роман недоумённо оглядывается: «Над кем она смеётся?» Но за
спиной пусто. Она или обозналась, или какая-то не от мира сего: вечер, холодно, добрые люди
возвращаются с работы, а то и просто с пьянки (вечерами в троллейбусе пьяные-то, в основном, и
возвращаются домой), и чего тут весёлого? На всякий случай он принимает независимый (как под
пристальным взглядом милиционера) вид, хотя в душе уже чувствует какую-то запальную искру,
лёгкое тёплое дуновение, смахивающее верхний пепел. Вообще-то, такие яркие девушки: со
специальным макияжем, с чересчур аккуратно подведёнными глазами и безупречно одетые – не
его. В их облике заметна какая-то агрессивная эстетическая отстранённость – сунешься к ней, и
она высокомерно и презрительно отвернётся. А тебе это надо? Ещё не отойдя от дрёмы, Роман
пытается вспомнить, что, кажется, уже когда-то видел её. Нет, точней даже не так. Вот такой, какая
она есть, он её не видел. Но она ему знакома. Были уже когда-то эти жесты, поворот головы. Все
эти, как будто знакомые туманные детальки, похожи на мягкое, неотчётливое касание к
поверхности памяти. Вот задела, тронула память какая-то из них, вспыхнула на поверхности
разрастающаяся пружина кругов, но ничего не обнажилось, не всплыло. Успокоилась память,
73
растаяли круги, а потом снова пошли уже от чего-то другого или даже от того же самого. Ждёшь:
вот-вот что-то возникнет, вспомнится, а не выходит.
Троллейбус притормаживает, скользнув всей своей толстой тушей чуть вбок на прикатанной
остановке, и тут Роман с каким-то удивлённым страхом чувствует, что стойка, за которую он и
девушка держатся, уходит в пустоту и они куда-то улетают… Мгновенно окончательно очнувшись,
он ищет что-нибудь поосновательней и хватается второй рукой за …настоящую стойку. А то, за что
он держался вначале, – это лишь трубка от гардины, которую везёт девушка! Оказывается,
неловкость и конфуз тоже могут быть беспредельными. Держась за настоящую опору, Роман стоит,
огорчённо покачивая головой; от неловкости, кажется, покраснела и спина. Хорош, однако, он был
со своим независимым видом! Девушка же от смеха едва не складывается вдвое. Но как она
смеётся! Смех девушки проникает в душу и отдаётся в ней так, будто, где-то в глубине её, он уже
хранится. Роман ещё раз смотрит на