Росстани. Алексей Брагин
и мурлычет недавно переделанную Кукинскую «За туманом»:
«Понимаешь, это важно, очень важно,
От интерновских избавиться оков —
Превратиться из испуганных в отважных
Всемогущих поселковых докторов.
И пусть твердят друзья-подруги,
Что там серость и невзгоды,
Что там смыслом жизни станет лишь еда —
Все равно туда уедем на три года,
На четыре, а быть может навсегда…»
Общежитие для интернов – на пятом этаже психоневрологического диспансера.
Общага в диспансере – с отдельным, для проживающих в ней, боковым, исключающим для интернов и пациентов взаимное тревоженье, входом.
Прошлой осенью очередной этап распределенных в область докторов из Питерского медицинского заселялся сюда несколько смущенно – не помешает ли такое соседство их учебе?
Уже через неделю поступила первая жалоба. Не от интернов. От главного врача диспансера. На сумасшедшие гогот, топот, музыку и крики над головами замученных жизнью пациентов, пришедших и привезенных в старое, уже серое, но белое в прошедшей молодости здание в поисках потерянных веры, надежды и любви.
До черной лестницы на пятый, уже родной, этаж – коридор на первом, освещенный из открытых дверей подсобных помещений.
– Здрасьть, Марь Ванна! – Это – вахтерше, в двух парах очков перебирающей гречневую крупу. Это – мимо первой двери.
– Ната-а-аль Сергеевна! Ну, не на-а-адо! Сегодня – все будет нормалек! – Это – коменданту, вздрогнувшей и напрягшейся на звяк в оттянувшей до предела правую Данину руку ноше. Это – мимо второй двери.
– Люськ, Таньк, я – за вами! Пять сек! Успею – спинку потру! – Это уже симпатичной в халатиках девчачьей очереди в душевую. Это – мимо третей двери.
Четыре лестничных пролета вверх не прерывая дыхания, и – дверь в самую большую пятиместную несемейную комнату. Пинком.
– Доброго здоровьица, коллеги!
«Третия висна. На Епифана.
Денница нонце аки юшка багряна. Аки от пожара сполохи в оконцы с утрица влители.
Всё в избитцы моёй рази алым пыхнуло. В душоньки токмо теминь горемышну ни освятило.
Цитвёртый гот скори пойдёть аки я тутыньки.
Третьиводни на Николу до мамки ходил. С Паски у иё нибыл.
А мамки то болыпи нетути.
На обшшай их с отцом фотохрафии ярмоноцьной лента цёрна.
Во дому околитьё. Тиноты кругом. Воском пахнит.
Помирла мамка.
Рёву дал. Ох и поривел я. Аки убяжал таки нирявел. Бородень с усьнёй ужо кудритце. А справно заривел.
В мамкином рундуке што в синике усё кумельком. Да полупусто. Надоте думати энто бабки сосидцки усё вышишкали.
Нашол в ём стары бумашки всяки. Да титратки школьны. Свои да Дуськи бобы. Да обшшу нашу книшку асбуку.
Да титратку мамкину в кою она писни нишших с паперти писывала.
И ишшо какуто стару книшку. Толсту