Росстани. Алексей Брагин
Данила. Борисыч. Это – Людмила. Николаевна. А это – Анна.
– Даниловна? – гоготнул.
Василию – лет сорок пять. Выцветшему «ВАСЯ» на костяшках волосатого кулака – лет тридцать. Тельняшке, надетой прямо на голую душу, – лет двадцать. Погасшей беломорине в зубах – полчаса, не меньше.
– Велики твои, Даня, тебе здеся без надобности. Я тебя сам куды угодно доставлять буду. Щас московский с севера подойдет. Может, загоним твои тачки проводникам? Водяры себе в поезде возьмешь. На привальную. В нашем-то лабазе, в «Красной Шапочке», уже неделю голяк. Только талоны разглаживаем да разглядываем. А, Данила? Борисыч, гы, – опять гоготнул.
Не переставая устраивать в салоне складные велосипеды, Данила посмеивается. Захлопнул задние дверцы. Достал сигареты:
– Дай-ка от твоей прикурю. Пока ты не съел ее.
Василий тоже смеется. Сработаются.
Едут по центральной улице. Не Ленина, как ни странно. Советской. В начале ее – вокзал. В конце – больница. По середине – короткая добровольная экскурсия Василия.
– Bo-на она, Данила! Bo-на! Гляди! Вишь?! С красной крышей! Вишь?! Это и есть наша «Красная Шапочка». Закрыта, бля, опять… – Беломорина в зубах зло зашевелилась.
Промелькнувший на другой стороне улицы перед райкомом Владимир Ильич в зимней шапке и полушубке тоже указал Даниле легкий верный путь своей тяжелой каменной десницей. К Красной Шапочке.
Экскурсия закончилась.
Остановились во дворе одноэтажного буквой «пэ» строения – старого огромного деревянного домины, на большую свою половину пустующего после переезда из него больницы в новое, рядом построенное для нее, кирпичное трехэтажное здание. В малой части бывшего стационара, с одной его стороны, ныне размещался пищеблок. А в нескольких слегка подремонтированных и подоблагороженных освобожденных от всего палатах с другой – комнаты для молодых специалистов, общежите.
Левка и Дашка Дьяковы, отказавшись от отпуска после интернатуры, приехали сюда месяцем раньше. Знают о приезде коллег. Ждут их сегодня. Усмехаются, многое предвкушая.
Ну, вот наконец-то Шведовы и прибыли.
– Доброго здоровьица, коллеги! – Это Данила, раскрыв не запертую, а впрочем, и без замка, дверь.
– П-привет, – наконец-то съикнула, онемевшая с момента выхода на перрон, Людмила, боясь глядеть по сторонам огромной раскрывшейся сразу за входом с улицы кухни – с наполовину синими стенами, с облупившейся штукатуркой на потолке, со старыми чугунными плитами, проржавевшими титанами, огромными щелями в обшарпанном полу и многочисленными мышеловками по углам.
По сторонам Люда смотреть пока боится, но боковое зрение все равно приводит в трепет ее, будущую не единственную хозяйку коммунальной усадьбы.
Пятилетняя Анька в восторгах от пространств и свобод сразу же рванула по бывшему больничному коридору, забегая в пустые, никому не нужные палаты, понимая, что не только у нее, но и у каждой ее куклы теперь будут в этом тереме свои отдельные покои.
Лева встал из-за кухонного стола. Обнялись. Оставшиеся за столом широко улыбаются – жена его