Однажды в старые добрые времена. Ирина Лем
мастерства был усыпан розами с дюймовыми шипами. Легко удавались песни и баллады: Эсмей не слишком разбиралась в нотной грамоте, зато схватывала мелодию на слух, исполняла без фальши. Тексты запоминала легко – они сами ложились на музыку в голове. Розы.
Оперные партии – шипы. Преодолевала потом и кровью. Раньше учеба давалась легко, Эсмей выполняла указания учителя Джобса, и все получалось как бы само собой. В театре сложность оказалась в том, что никто не стоял рядом и не говорил «делай так, делай вот так». Огилви преподал ей два-три урока и исчез, предоставив далее самой заниматься своим развитием. Как заниматься, если нет преподавателя или учебника? Подглядывать за другими. Учиться брать правильные ноты и многие вещи делать на сцене одновременно: петь, двигаться, следить за руками, за партнерами, да не подходить слишком близко к краю, а то недолго свалиться в зрительный зал.
То, чему научил ее Джобс, был базис, основательный и необходимый, но недостаточный. Эсмей стремилась к совершенству, ради чего подкорректировала характер: о капризах забыла, взрывы настроения утихомирила, непоседливость отставила в сторону. Она превратилась в зубрилку и часто доводила концертмейстера до белого каления бесконечными повторениями одно и того же пассажа, который не совсем чисто получался.
Упорный труд не остается незамеченным. Один из старейших актеров «Глории» мистер Поверти обратил внимание, с какой настойчивостью, даже фанатизмом новенькая осваивает секреты певческого и актерского мастерства. Он сам не отличался настойчивостью, потому не достиг больших высот, но уважал трудолюбие и проникся к молодой певице чувством, которое походило на умиление.
Мистер Чарльз Поверти, сценическое имя Марио Кальяри, проработал в театре сорок с лишним лет и считал себя там немножко богом. Он прошел карьерную лестницу снизу доверху и обратно: начинал мальчиком на побегушках у актеров, разработал певческий голос и продвинулся до ролей второго плана. Первых любовников играть ему не доверяли из-за несоответствующей внешности – он был невысок ростом, слишком толст, вдобавок слишком рано облысел. Вершиной его стала роль шута в «Короле Лире». После того карьера пошла на спад – пел небольшие партии в комических операх, потом играл отцов главных героев, потом роли без пения, потом и без слов.
Угасание творческого потенциала – дело естественное, мистер Поверти его предвидел и не делал из того трагедию. Он не был женат и не имел детей. Он скопил достаточно денег, чтобы не работать, но считал «Глорию» своим первым домом и покидать не собирался. Он проводил здесь целые дни, порой оставался на ночлег – где-нибудь на сундуке в костюмерной, когда перебирал с выпивкой или ленился выходить в ночь. Он одинаково уважал всех работников «Глории» от швейцара до директора и частенько повторял в порыве пьяного откровения:
– Что мне делать там? – Имел в виду свой «второй» дом, где только мебель и ни одной живой