Однажды в старые добрые времена. Ирина Лем
пробраться в зал суда, чтобы поддержать, да их отогнали солдаты. Пригрозили, что тоже арестуют, велели убираться подальше, наставили дула. Перед ружьями без толку махать голыми руками. Убежали мужчины от охранников, как трусливые зайцы от волков…
Спрятались в лесу.
Собрал Феранандо оставшихся, сказал с печалью в голосе: без женщин нет семьи, без коней и кибиток нет табора. Сложил полномочия барона. Предложил каждому идти дальше своим путем. Обнялись на прощанье и разошлись кто куда.
Больше не встречались. Много бед выпало потом на его долю, да о них лучше не вспоминать…
Окончив рассказ, Фернандо заплакал, жалко вздрагивая тощими плечами.
Не оставлять же родственника на произвол судьбы, один он долго не выдержит. Хуан позвал его с собой.
Несчастье, произошедшее с семьей старого друга, заставило Хуана задуматься.
Шелест юбок и глухой звук босых ног по земле вывел его из оцепенения. Жена Мария подошла. Раньше он узнавал ее по перезвону монеток, нанизанных на бечевку и окаймлявших голову в виде диадемы. Но ушли денежки одна за другой на нужды семьи: то коня подковать, то телегу подправить. Мастера свои, а материал покупать надо. Людей кормить надо. Заботиться, чтобы каждый день мука была, лепешек испечь – с чесноком для остроты или с корицей для сладости.
Осталась от монисты одна денежка, самая дорогая, в один старый пиастр, который из настоящего серебра и стоит двадцать реалов. Его он сберег, чтобы повесить дочке Раде на шею, когда засватают. Тот пиастр Хуан спрятал хорошенько – внутри золотого перстня-печатки, на плоской внешней стороне которого вычеканена лошадиная голова. Это последнее украшение барона и символ власти.
Марии сорок лет, она статная, как девушка, и без морщин, не состарила ее кочевая жизнь. Хуан выторговал жену у соседнего табора, дорогую цену заплатил, как за королеву – коня вороного по кличке Вулкан, самолично вырезанный и сплетенный кнут да сапоги кожаные в придачу. И ни дня не пожалел, ни минутки. Была Мария его опорой верной, помощницей, советчицей.
Тронула его за плечо, спросила:
– Рома, не хочешь пойти в кибитку, прилечь? Завтра рано вставать. Хорошо бы тебе отдохнуть перед дорогой.
– Не до сна, румна.
Растревожили его слухи. Да не слухи вовсе, а правда. О том, что дочерей цыганского племени инквизиция объявила вне закона и преследовала как самых закоренелых преступниц. Подтверждение тому судьба женщин семьи Фернандо, которые пропали в монастырских застенках. Другие подтверждения каждый день встречались на пути – свежие кострища, места публичного сожжения невинных жертв религиозного фанатизма.
Страх за жену и дочь сжимал сердце барона. Мария – его друг по жизни. Дочка Рада – их птенчик нежный, душистый цветок, единственный ребенок, родилась, когда уже и не надеялись, через десять лет брака. Если с ними что-нибудь случится, Хуану тоже не жить. А остальные? Ведь он в ответе за два десятка душ, больше