Однажды в старые добрые времена. Книга вторая. Ирина Лем
последнее желание на сегодня, а последние желания, как ты знаешь, положено выполнять. Используй шанс, который дает судьба. Никто не заставляет тебя жениться, не тащит в ее постель… Черт! Грязные слова… Противно произносить в ее присутствии, пусть она и не слышит… Просто поговори с девушкой, увидишь – станет легче… Боже, что это?
– Это музыка ее души.
Джоан не слышала их разговора, но каким-то веянием до нее донесло его суть. Она играла другую мелодию, которая была одновременно тиха и тревожна, как море перед штормом – поверхность еще спокойна, а внизу уже бушует буря. И неизвестно, чем кончится – то ли буря уляжется, не выплеснувшись, то ли взовьется и накроет всё и вся.
«Дермот сто раз прав, – думал Эдвард, глядя на звезды, которые глухи и немы, потому им можно доверять самое сокровенное. – Но забывает одно: Джоан – колдунья. Очаровывает на расстоянии, а если подойти, поговорить – влюбит в себя насмерть. И кто научил ее играть так, что хочется продать душу ангелам за право попасть в рай, чтобы слушать ее музыку вечно? Но пока мы на земле… Чем же ее увлечь, заинтересовать, покорить? Жаль, что сейчас не устраивают турниров в честь Прекрасной Дамы. Я бы выиграл и осыпал ее подарками. Но вряд ли она их примет. Она себя не продает. Подозреваю, что отказала бы и принцу, и королю. Какого же мужчину хочет найти? И хочет ли?»
«Первый и последний раз помогаю Эдварду в любовных делах, – думал Дермот, в очередной раз наполняя рюмку шампанским. – Серьезные разговоры перед сном противопоказаны, тем более, что они, по всей видимости, не помогли. Если он упустит возможность, будет полным кретином. Но пусть доходит до этого своим умом, моему пора дать отдых. В теплые летние ночи надо заниматься двумя делами – или пить, или любить. Я занимаюсь первым, Эдвард… никаким. Его вина. Но когда Джоан уйдет, пусть он не приходит ко мне жаловаться».
«Ах, Джереми, Джереми, – думала Джоан, глядя на вазу с дырочками, из которых торчали головки живых белых и розовых роз. Они напоминали яблоневые цветы и, казалось, что она в саду, а где-то поблизости ходит Джереми. Хорошо, что в гостиной никого, одиночество – лучшая компания, чтобы грустить. – Когда ты был жив, я не говорила тебе о любви. Была сдержанна, прятала чувства даже от себя. Осторожничала, потому что боялась снова ошибиться. Думала, у нас все впереди… А теперь все в прошлом.
Но поздно о чем-либо жалеть. Ничего не изменить, ничего не вернуть. Ты будешь жить в моем сердце, милый, нежный, отважный Джереми. Наша любовь умерла, едва родившись, но память о ней не умрет. Посвящаю тебе эту мелодию. Знаю, что слышишь меня сейчас там – на небе. Прости, если сможешь».
22.
– Божественная мелодия, – сказал Эдвард, отвернулся от звезд и подошел к занавеске, отделявшей гостиную от балкона. Он встал так, чтобы не выдать своего инкогнито, и уперся глазами в пианистку. Один раз она махнула рукой по щеке, не прекращая игры и не меняя задумчивого выражения. – И божественное исполнение. Если она сейчас не прекратит, я расплачусь