Однажды в старые добрые времена. Книга вторая. Ирина Лем
смеет ему запрещать?
То, что нельзя днем, можно ночью – она, блудница, снимает запреты и скрывает грехи. Ночью нельзя отказывать себе в удовольствиях. Подойти к девушке сзади, обнять, ощутить ее теплое, мягкое, податливое тело, полное аромата юности, при одной мысли о котором становится горячо голове. Развернуть ее к себе и целовать – в лоб, глаза, щеки, губы…
Чем пахнут ее губы? Наверное, молоком, как у ребенка. Или морем, как у русалки. Или полевыми цветами, как у феи. Попробовать? Почему нет? Может, она только того и ждет, а он погряз в сомнениях. Да, она не станет сопротивляться, лишь вздрогнет от неожиданности. Он обнимет ее, успокоит, поцелуем увлечет в райские кущи. Скажет, что любит больше всего на свете, и сам поверит в свои слова…
Дерзкие мысли распалили дерзкие желания. Глаза Эдварда заволокло туманом, он не видел ничего, кроме фигурки у парапета. Стараясь ступать неслышно, он сделал к ней шаг. Она все-таки услышала и повернулась.
– Чудесная ночь, не правда ли? – сказала она шепотом.
Черт! Она – про чудо, а он…
Эдвард прикрыл рукой лицо, будто заслонялся от лунного луча, на самом деле – прикрывал выражение, по которому она прочла бы его цели.
– Да… чудо… – пробормотал он, трезвея, возвращаясь к правилам приличия и прочим условностям, о которых начисто забыл. Надо сказать что-то, соответствующее ее возвышенному настроению. Девушка поможет отбелить его мысли, которые только что погрузились в гнилое болото. Из-за нее же… – И романтика. Приходят на ум стихи. Вам наверняка вспомнилось нечто поэтическое. Поделитесь.
– Вы правы. Я только что прочла про себя:
Как волны при шторме, мечусь я порой,
Ничто мою грусть не способно умерить.
Кто столь злую шутку сыграл надо мной?
Как буду теперь я судьбе своей верить? – продекламировала Джоан и добавила: – Звучит немного печально, но не подумайте, что это про меня. А что пришло вам?
Что пришло ему, ей лучше не знать, но он подыграет.
– Что еще может прийти в такую ночь? Шекспир, конечно:
Чтобы к себе расположить рассвет,
Я сравнивал с тобою день погожий
И смуглой ночи посылал привет,
Сказав, что звезды на тебя похожи, – проговорил Эдвард
стихи, которыми увлекался в далеком, невинном отрочестве – вовремя они всплыли в голове, гудящей, как разворошенный улей. – Но не подумайте, что это про вас. – Он надеялся – она догадается, что это про нее, и даст знак. А дальше все получится само собой.
Не получится. Она не позвала его ни взглядом, ни жестом. Она неисправима.
Он встал поодаль и положил горячие руки на балконную ограду. Жар его утекал в холодный камень, вместе с ним утекало настроение. Досада приходила. На нее. Камень и то лучше: он не дает фальшивых надежд, он холодный и днем. и ночью, но другого от него и не ждут. А чего, он, собственно, ждет от гувернантки?
Джоан не замечала