Юродивый. Рассказы. Валентин Свенцицкий
издают благовоние. Встань, возлюбленная моя, прекрасная моя, выйди! Голубица моя… покажи мне лицо твоё…»
О. Сергий закрыл глаза.
Утренний ветер едва коснулся душистых листьев берёзы. Ласковым шелестом нужными словами отозвались они. Казалось, оживает ствол дерева. Наполняет плотью и кровью. Вызванный к жизни покоряющими, знойными словами любви.
«…Как лента алая губы твои… как половинки гранатового яблока – ланиты твои под кудрями твоими…
О, как любезны ласки твои, сестра моя, невеста… Сотовый мёд каплет из уст твоих, невеста; мёд и молоко под языком твоим, и благоухание одежды твоей подобно благоуханию Ливана!»
Да… Свершилось чудо… Белый, холодный ствол берёзы ожил. Затрепетал страстным желанием… Перед ним стояла она… невеста… голубица… лилия…
И он обнял её… и целовал её, задыхаясь…
– Прекрасны ноги твои… Округления бёдр твоих, как ожерелье… Стан твой похож на пальму… Груди твои – на виноградные кисти…
Но она не дала говорить ему. Горячим ртом прижалась к его губам. И он, затрепетав всем телом, обнял её всю…
* * *
В Зареченском монастыре сохранилось предание:
Когда-то давно жил в монастыре послушник о. Сергий, ревностный к молитве, старательный в послушании. Но враг соблазнил его. Впал молодой послушник в прелесть. Враг рода человеческого принял образ прекрасной девы и увлёк молодого послушника в лес… Утром монахи нашли его мёртвым недалеко от монастыря. Он лежал, судорожно обняв ствол березы у подножья.
И руки были так крепко сжаты, что их не могли разжать люди.
Пришлось дерево срубить.
1916 г.
Отец Яков
О. Яков усомнился…
Как это произошло, он и сам не мог бы объяснить себе: так, без всякой видимой причины, налетело откуда-то и перевернуло всю его тихую, светлую жизнь.
Перед вечерней пришёл к нему мужик Антоныч. Коренастый, с большим красивым лбом и голубыми глазами навыкате. О. Яков вышел к нему в кухню, поздоровался, благословил широким крестом и спросил:
– Ты что, Антоныч, насчёт сена, небось? Рано немножко, и сам ещё не знаю…
Но не договорил и остановился. Большие голубые глаза Антоныча смотрели куда-то в сторону, красные веки вздрагивали, и в неподвижном лице было выражение суровое, почти грозное.
– Хозяйка померла… хоронить, – сказал Антоныч.
– Как так?.. Господи, помилуй!.. Да разве болела она?
– Три дня болела. Пить просила всё. Верно, горячка. Вчера в больницу хотел свести; не надо, говорит, лучше стало, положи, говорит, мне на голову похолоднее чего-нибудь. Манюшка воды из колодца принесла. Намочил тряпку… Вот, говорит, и легче; с вечера заснула хорошо. Утром встали мы…
Антоныч замолчал, перевёл свои голубые глаза с красными дрожащими веками на о. Якова и вдруг заговорил быстро, всё ускоряя и ускоряя свой рассказ, точно боясь, что если остановится, то не сможет довести его до конца:
– Утром встали, смотрим –