Опознание. Записки адвоката. Владимир Захаров
взятку в 3 доллара 17 центов…
Так что из тюрьмы надо было валить чем быстрее, тем лучше. И заводить свой бизнес. Дальше этой основополагающей мысли прапорщик никогда не продвигался: его умственных способностей всякий раз оказывалось недостаточно для придумывания конкретной разновидности бизнеса, которым хотелось бы заняться. И прапорщик шел по улице, вдыхая со смешанным чувством струящиеся со всех сторон ароматы набухающих почек новорожденной листвы, подозрительной шавермы и, конечно же, перепревших помоек, прежде накрепко замороженных, а теперь разом оттаявших.
Конкретику служебных неприятностей Пертищенко отбросил сравнительно легко, как ящерица хвост. Но мысли о людской неблагодарности разволновали Арнольда Васильевича. Запах помоек и почек, от которого некуда было даться, усилил волнение.
Прапорщик был уже близко от конечной цели своего пути, как вдруг почувствовал, что внутри его с фатально неотвратимостью разрастается некий позыв (в просторечии – импульс), раздразненный жизнеутверждающим ароматом набухающих почек. Весенний импульс для половозрелой особи мужского пола – это не шутка. Такой импульс – это, по сути, то же самое, что приказ старшего по званию, а приказы не обсуждают. И Арнольд Петрищенко, несмотря на приличную выправку и офицерскую осанку, несмотря даже на горделивую посадку головы, оказался совершенно не способен к сопротивлению, но сдался сразу, не откладывая в долгий ящик и, больше того, сдаваясь, не ощутил ни малейшей горечи поражения.
Короче говоря, прапорщик увязался за некоей ни в чем неповинной женщиной, которая шла себе домой с работы. Женщина была как женщина, довольно, впрочем, молодая, но неяркая, как и весь окружающий пейзаж петербургской спальной окраины. Этакая серенькая мышка, семенящая из последних сил, оставшихся после рабочего дня, по серому щербатому асфальту. Она шла спокойно, со скромным достоинством, не думала, разумеется, ни о каких приключениях, тем более весеннего плана, хоть и была, как выяснилось позже, «брошенкой», то есть оставленной, и не реагировала так болезненно-остро, как прапорщик, на жизнеутверждающее буйство весны. Она не отвлекалась даже на таяние помоек, что было куда труднее, просто шла домой, и все. Прапорщик, не вмешайся в дело тот самый импульсивный позыв, едва ли нацелился бы на такую трудноразличимую, слитую с серым фоном мишень, тем паче, что дома его ждала жена, очень привлекательная женщина и прекрасная хозяйка. Петрищенко, как опять-таки выяснилось несколько позже, выбрал ее не по расчету, не в силу безвыходного стечения обстоятельств – того самого, которому благодарное человечество обязано большинством стабильных браков, – но, совсем наоборот, повинуясь вспыхнувшему чувству, воспринятому прапорщиком, по крайней мере тогда, как любовь. Но импульс вмешивается когда захочет, а отказать ему бывает очень трудно, чтобы не сказать невозможно. Где-то глубоко-глубоко, в потаенных недрах унтер-офицерской души, куда не достигает свет, произошла схватка, мучительная