Небесные преследователи. Эмма Кэрролл
уж и плохо – тепло, уютно, – лишь бы меня не заставляли двигаться. Однако я открываю глаза и вижу простыни, одеяло, смятую подушку под головой. Впервые в жизни я лежу в настоящей кровати.
Мальчик с добрым лицом сидит рядом с кроватью и читает книгу. Его ручная утка примостилась на спинке стула. Она первой замечает, что я проснулась. Могу поклясться, что тупая утка злобно зыркает в мою сторону. Я смотрю на нее в упор, и она сердито крякает.
Мальчик отрывается от чтения и с улыбкой поднимает голову:
– Bonjour![3] Как ты себя чувствуешь?
Я пытаюсь устроиться поудобнее. Это получается с трудом: левая рука туго привязана к груди. А еще мне больно. Ощущения такие, будто меня истоптал дикий буйвол, а потом развернулся и пробежал по мне в обратную сторону.
– Ничего, жить буду. – Я не привыкла, чтобы меня спрашивали о здоровье. Неловко это как-то. – А мы вообще где?
– У меня дома… то есть у моих родителей. Мы принесли тебя сюда, когда ты упала. Ты не помнишь?
Я качаю головой. Мысли у меня по-прежнему путаются. Воспоминания приходят урывками: вид с высоты… хрустнувшее плечо… И какая-то тень, от которой у меня все внутри сжимается от ужаса.
– Как тебя зовут? – спрашивает мальчик. – Меня – Пьер Монгольфье. А это, – он поворачивается и чешет утку под клювом, – моя ручная утка Вольтер.
– Звучит солидно, – замечаю я.
Пьер широко улыбается:
– Ты считаешь? Знаешь, я ведь назвал его в честь писателя.
Я не знаю.
– Ну да это неважно, – продолжает он. – Как тебя зовут?
– Хм… – Наверно, легче было бы что-нибудь выдумать. Но у Пьера такое доброе лицо. Оно мне нравится. – Я Сорока, – отвечаю я.
– Сорока? Это такое женское имя?
Я начинаю сердиться:
– Это мое имя… Ты вообще о чем?
– А фамилия у тебя какая?
Я непонимающе моргаю. Фамилия? Нет у меня никакой фамилии. Мой папа приплыл на лодке из Алжира, насколько я знаю. От него мне достались цвет кожи и волос, да еще страсть к приключениям. Мама обладала страстями другого рода: она любила джин и умерла от него, когда я была совсем маленькой. Так или иначе, я всегда жила сама по себе.
– Сорока, – повторяю я. – Меня зовут Сорока. Как давно я тут лежу?
Пьер считает на пальцах:
– Две недели и еще один день… нет, еще два.
– Правда?!
Я в ужасе.
Я нигде не задерживаюсь даже на две ночи. Новая ночь – новый порог, таков мой девиз. Так безопаснее: если постоянно быть на ходу, тебя не догонят. На меня опять накатывает чувство ужаса. Еще чуть-чуть – и я вспомню, с кем мне до смерти не хочется встретиться снова. Если этот человек узнает, что я здесь, он придет за мной. А мне бы так не хотелось навлечь неприятности на семью Пьера.
– Ну ладно. Спасибо за все, но мне, похоже, пора, – говорю я и скидываю ноги с кровати.
Я пытаюсь встать, но пол, похоже, решил мне помешать: он качается, как корабль в бурю. Я снова падаю на кровать.
– Неплохая
Здравствуй! (