Образ ритора в советской словесной культуре: учебное пособие. Андрей Петрович Романенко
[Паперный 1996]. Она была написана в 70-х годах, опубликована за рубежом в 1985, в России – в 1996 году. В.З. Паперный впервые показал гетерогенность и динамичность советской культуры (вопреки установившемуся в культуроведении взгляду на монолитность и монологизм тоталитаризма). Этим объясняется сравнительное долголетие советского тоталитаризма. Мысль о противопоставленности двух культурных моделей подтверждается, как мы попытались показать, и материалом словесной культуры.
Заслуживают пристального внимания размышления о советской культуре В.Н. Турбина [Турбин 1990; 1994], особенно интересны его наблюдения над жанровой структурой советской словесности (дихотомия «доклад – фельетон»), В 1989 году появился интересный сборник «Осмыслить культ Сталина» (особенно статьи [Баткин 1989; Синявский 1989]). В 1991 году вышла книгаМ.С. Восленского «Номенклатура» [Восленский 1991] (впервые опубликованная за рубежом в 1980 году), имеющая значение для характеристики фигуры советского ритора (см. также работы Н.Н. Козловой [Козлова 1994; 1995; 1999]).
Особую значимость для исследования советской словесной культуры имеет монография В.В. Глебкина «Ритуал в советской культуре» [Глебкин 1998]. Разрабатываемое автором понятие экзистенциала (не в смысле М. Хайдеггера) показывает культурно-семиотическую осмысленность советского ритуала (отграничивая его от церемонии), что чрезвычайно важно для характеристики речевого поведения советского человека и понимания советского образа ритора. Одну из задач исследования В.В. Глебкин формулирует так: «Нас <…> интересует «советский человек» – «идеальный носитель» советской культуры, реконструируемый по ее письменным источникам, т.е. по газетным и журнальным материалам. Подчеркнем, что речь идет об «идеальном типе» советского человека, а не о реальной картине, которая была значительно более сложной и соответствовала «идеальному типу» лишь в первом приближении» [Глебкин 1998: 112]. Это, разумеется, соответствует исследованию, в нашей терминологии, образ ритора.
Нужно отметить также чрезвычайно важную работу историков по публикации неизвестных архивных материалов [Литературный фронт 1994; История 1997; Общество и власть 1998; Власть 1999 и др.].
2.2. Изучение советской словесной культуры за рубежом
Первыми обратили внимание на специфику советской словесной культуры эмигранты. Чаще всего их суждения носили не объективно-научный, а критически-нормативный характер. Обзор этой литературы выполнен Л.М. Грановской [Грановская 1993]. Наиболее значимы работы С.И. Карцевского [Карцевский 2000: 207—341], в которых были поставлены действительно актуальные для новой словесной культуры вопросы: о новой орфографии и ее отношении к фонологии, о мотивированности/немотивированности имен, о переосмыслении некоторых слов, становящихся концептами (например, товарищ, халтура), о штампах, сокращениях и др.
Западная русистика, в основном, рассматривала «советский язык» в рамках «тоталитарной модели», согласно которой его специфика определялась политико-риторическим замыслом власти. Образный