Лето по Даниилу Андреевичу // Сад запертый. Ксения Венглинская
марша – все, что осталось от разгроханной в последнюю войну Морской караулки; чуть дальше по побережью торчали осколки стен Нижней дачи, Ново-Александрийского дворца – цирковой полосатой, охристо-терракотовой расцветки. Этот заброшенный парк нравился ему своеобразным клошарским благородством – развалины дворцов честно зарастали травой и не выпендривались, только на приморской террасе резной игрушечкой светился дворец-Коттедж, да дымно-розовая Готическая Капелла стояла вечно запертой, за забором, на холме среди императорских дубов. Солнце не падало, как на юге, но лениво валилось в залив. Данька хлопал пробкой холодного, с характерным высотным привкусом чилийского вина и на нулевом уровне моря делал первый глоток – не по правилам глубокий. Легкий хмель действовал как камень, брошенный в спокойную, мертвую воду – слои слегка смещались, шли круги: тихая, размеренная рефлексия. С тем, что Янку ему придется потерять непременно, он уже соглашался раз пять. За раз-два-три-четыре – тоже пять лет знакомства. Правда, сначала они просто приятельствовали; может быть, лучше бы так и осталось. На этом пункте он обычно начинал грустно что-то насвистывать и швырять в море камешки. Блинчики получались не ахти, жизнь тоже не задалась. Ай-ай, как нам самих себя жаль, – злобствовал про себя Данька. Он робко набирал эсэмэску и тут же решительно ее стирал. Вспоминал Янку в клубе; Янку в Дахабе; Янку у себя дома. Кадры мелькали перед глазами один за другим; внутри все сжималось от очарования и жалости. Ему было жаль ее даже более, чем себя. Все казалось, что он чем-то ее обделил, утаил от нее что-то важное.
Она куриным жестом хлопнула себя по бедрам.
– Ольга Николаевна, я вам художницу привез. Помните, мы с вами на факультете говорили?
– Помню, – Ольга Николаевна сощурила внимательные глазки, вскинула ладонь поздороваться и тут же убрала, машинально вытерла о штаны – грязная. – Виноходова, Ольга Николаевна. Главная тут вроде, – она будто виновато развела руками и улыбнулась.
– Алевтина Смирнова, – высокая девушка с бледным лицом, густые волосы рыже-золотисты, острижены чуть выше плеч.
– По-моему, ей у нас не нравится, – моментально заключила Ольга Николаевна. – Только приехала, и уже пригорюнилась.
– Мне нравится. Очень, – произнесла Аля и вздрогнула, смутившись своего голоса – так определенно, почти резко это прозвучало.
У времени есть своя биохимия. Настроение, которое поутру дремлет, к вечеру, скорее всего, обострится и неизвестно еще куда заведет. Развинченная трудами дня логика поступит в распоряжение чувства и с радостью оформит самые фантастические идеи. Перебродив и истомившись долгим дорожным днем, Аля не просто готова была признать, но кожей ощущала правоту Лажевского – чуда не будет, потому что оно уже здесь. Пока соседки – маленькая аспирантка Оля Бондаренко, громкая грубоватая журналистка Шура и рыжая эстонка Тесса – копошились в комнате, вытряхиваясь из заляпанной