Сестры зимнего леса. Рина Росснер
глазах. Взбираюсь по лестнице на чердак и ничком валюсь на постель.
Внизу Лайя продолжает упрашивать родителей, но их голоса тверды, хоть и ласковы. Даже не пытаюсь прислушиваться к их разговору. Хватит, наслушалась.
– Лайя, время позднее, – доносится голос матушки. – Либа давно спит, и тебе пора. Иди, ты нужна сестрице.
Точно наяву вижу, как Лайя бросает взгляд на потолок, размышляя, есть ли ей дело до сестры или нет. Видимо, смиряется с неизбежным: я слышу, что мама целует её и добавляет:
– Глазеры за вами присмотрят, иди спать, крохiтка. И не забудь прочитать перед сном Шма Йисроэль. Ничего, утро вечера мудренее.
Лайя медленно вскарабкивается по лестнице, ложится рядом.
– Ты всё знала, – упрекает меня шёпотом.
Ответить мне нечего.
Вскоре к нам поднимаются родители, чтобы поцеловать на ночь. Мы обе не спим, но виду не подаём. Лайя мелко дрожит, я смотрю в окошко, за которым темнеет лес. Сжимаю кулаки, и ногти больно впиваются в ладони. Подношу руку к лицу. Так и есть: они опять заострились и почернели, как в тот день, когда мы разговаривали с матушкой у ручья. Сердце начинает биться часто-часто. Засовываю руку под подушку, переворачиваюсь. И тут замечаю, что Лайя внимательно на меня смотрит.
14
Лайя
Вот и всё. Собрали вещи,
по пороше белоснежной
отправляются в дорогу.
Вижу тёмные фигуры
сквозь окошко в полумраке.
Ну и пусть, пусть уезжают!
Только в сердце пустота.
Нынче между мной и Либой,
между птицей и медведем
словно выросла стена.
Либа прячет когти
под свою подушку,
что сказать – не знаю.
Говорит мне: «Завтра
будем стряпать бабку».
А про чай – ни слова.
«Либа, по ним я скучаю».
В блёклом утреннем свете
разводы на старых стропилах
напоминают перья.
«Я тоже, Лайя, я тоже.
Но надо вести хозяйство:
доить козу и корову, подметать,
делать сыр и стряпать».
Голос сестрицы печален.
Знаю, её тревожит
что-то ещё, о чём мне
она говорить не желает.
Запах роз меня раздражает
тем, что наводит на мысли
о тоскливом вчерашнем чае.
Поделиться этим с сестрой?
Нет, боюсь, она не поймёт.
Почти решаюсь спросить:
«Мама всё тебе рассказала?»,
да Либа меня упреждает:
«Притворимся, будто играем
в дочки-матери, Лайя, то-то
будет весело! Не заметим,
как угрюмые дни пролетят».
Рот зажимаю ладонью.
Не дитя я в куклы играться.
Наверное, время приспело
встать на крыло поскорее
и проверить – смогу ли лететь.
Нисходит на нас тишина.
В