Дело Габриэля Тироша. Ицхак Шалев
ко мне, как к бесчувственному камню, который даже не стоит того, чтобы его перевернули. Если на мне останавливался случайный взгляд девицы, он был мимолетным и сопровождался бормотанием привета, короче моргнувшего глаза. Но с момента, как возникли подозрения, что я стал избранником сердца самой красивой девушки в классе, моя ценность на женском рынке акций подскочила в десятки раз. Меня стали приглашать на вечеринки в узком кругу некоторые из одноклассниц. Я даже получил записку от незнакомки, которая писала, что будет рада встречаться со мной, и просила в знак согласия оставить ответную записку в определенном месте. Это меня ужасно удручало. Когда я понял, что ценность моя, которая повышается в глазах товарищей, не истинна, а связана с выдуманной ими уверенностью, что я покорил сердце гордой девушки, я загрустил. Понятно было, что повышенное внимание девиц к моей персоне, по сути, было направлено не на меня, такого, каков я, а с одной целью – оторвать меня от соперницы. Это было соревнование в ревности и зависти. Некоторым красавицам в классе важно было доказать, что их чары превосходят притягательность Айи, и они в силах переманить меня. Знали бы они истинное положение вещей, правильно бы оценили мою роль в отношениях с Айей, ценность моя в их глазах упала бы точно так же, как и взлетела.
Айя избрала меня собеседником из-за особой моей способности выслушивать и понимать то, что наболело в ее душе. Она была уверена с какой-то обезоруживающей наивностью, что отношение мое к ней отличается чистотой и уравновешенностью, лишенной всяких личных эмоций. Она откровенно делилась со мной всем, что тревожило и отягчало ее душу. Мы обменивались впечатлениями от прочитанных стихов и книг (политика и наука ее не интересовали), обсуждали одноклассников и учителей. А однажды, когда она рассказала мне странный сон, не скрыв от меня деталей, которые выставляли ее в явно невыгодном свете, я вдруг почувствовал невероятную душевную близость к ней, пробудившую во мне даже какую-то гордость и, не сдержавшись, спросил ее:
«Ты это рассказала Дану и Аарону?»
«Дану и Аарону? – она невероятно удивилась.
«Да. Ты что, им не рассказываешь такие вещи?»
«О, нет…Как это вообще пришло тебе в голову? Дан и Аарон не подходят для этого. Их интересует совсем другое».
«Что?»
«Ну, там, наблюдения, слежка, англичане, арабы, и все прочее».
«И вы никогда не говорили, к примеру, о стихах, книгах, дружбе и любви?»
«Почти что нет, – ответила она, чувствуя явно какую-то неловкость, – ты должен понять, Дан и Аарон – другие. Они родились быть солдатами, и кроме этого их ничего не интересует».
«Ты хочешь сказать, – произнес я даже с какой-то обидой, – что Дан и Аарон – настоящие мужчины. А такие мужчины не склонны к пустым разговорам, подобным нашим?»
«Совсем нет!» – возразила она мне с горечью. – Для меня это вовсе не определяет настоящего мужчину. Вот, к примеру, господин Тирош».
«Господин Тирош?»
По лицу ее было видно,