Фельдмаршал в бубенцах. Нина Ягольницер
поднял со стола плетеный кожаный шнур с несколькими черными волосами, застрявшими в узлах, – никогда обокраденный и преданный в лучших побуждениях человек не станет терпеть около себя личных вещей предателя. Этим шнуром Джузеппе перевязывал волосы, а потом забыл его в траттории, верно? Вы же бережно смотали его, положив в свою суму вместе с собственными вещами, будто собираясь вернуть владельцу. Значит, вы планировали встретиться с ним, не так ли?
Шотландец устало вздохнул. Он впервые чувствовал себя ничтожным, насквозь прозрачным насекомым. Подросток был твердо уверен, что проклятый доминиканец блефует, додумывая все, чего не знал наверняка. Но все его попытки выскользнуть из сетей хитроумного, проницательного паука в рясе неизменно разбивались об очередной каверзный вопрос, отыскивавший брешь в любом аргументе.
– Вы устали, Годелот, – спокойно добавил Руджеро, – и наверняка голодны. Ответьте мне начистоту, и допрос будет окончен. Где вещь, доставшаяся вам от убитого вами отца Альбинони?
Шотландец глубоко прерывисто вдохнул:
– У меня. Ничего. Нет. И пастора я не убивал.
Монах покусал тонкие губы:
– Друг мой, – ровно промолвил он, – я не алчу ваших страданий. Но в протоколе, что ведет брат Лукка, уже довольно фактов, могущих привести вас к большим невзгодам. Сочувствие ереси, сокрытие богопротивных занятий вашего сеньора, убитые в лесу Кампано солдаты. Ваше положение весьма незавидно, а потому любая новая неосторожность может еще более его осложнить.
Вы уверяете, что у вас нет личных вещей пастора. А в донесении своем упомянули, что готовы предоставить их в качестве доказательства. Это называется лжесвидетельство и карается по закону. Достаточно же мне найти в ваших пожитках всего один предмет, принадлежавший пастору – и обвинение можно будет считать готовым. А ведь священника можно убить не только из мести… Вы же шотландец. Неужели вы не слыхали сказаний про Рыжую Грир, знаменитую ведьму? А ведь она, говорят, с помощью свежей монашьей крови преискусно лечила слепоту… – Руджеро понизил голос, – Годелот, ваше дело плохо. Но сейчас ваша беда заперта здесь. И в моих силах не выпустить ее прочь. Отдайте добровольно то, что взяли у пастора, и я сожгу протокол в вашем присутствии. Поймите, что, если вы продолжите упорствовать – ничего не изменится. Вас обыщут повторно и все равно найдут эту вещь. Но это уже будет называться «изъятием» и тоже попадет в ваше дело. Как вы думаете, что случится с вами, если в протоколе вашего допроса будет упомянут найденный у вас еретический артефакт?
Кирасир уже готов был что-то ответить, как язык вдруг онемел, будто примерзая к нёбу. Окровавленный лоскут рясы с завернутой в него серебряной вещицей… Однозначное доказательство, к которому можно будет приплести что угодно, от убийства и до колдовства… Пеппо, Пеппо, а ведь ты предупреждал!..
А шантажист склонил на бок голову, ожидая, не добавит ли арестант еще что-нибудь. Но юнец хранил молчание, только упрямо