Фельдмаршал в бубенцах. Нина Ягольницер
близкого человека, которого подарил мне Господь.
– И, клянусь, весьма мудро поступил, ибо если бы ради каждого из ваших близких вы шли на похищения, пытки и убийства, дружбу с вами было бы не отмолить никакими покаяньями!
Двукарие глаза Руджеро замерцали, на лбу выступил пот, а полковник отвернулся, шагнув к столу.
– Что это, протокол допроса? Позвольте полюбопытствовать… «И если мир вас ненавидит, то знайте, Меня он прежде вас возненавидел… И если бы вы были от мира, то мир возлюбил бы свое… Когда же приидет Утешитель, Которого Я пошлю вам от Отца, Дух истины, Который от Отца исходит, Он будет свидетельствовать о Мне…", – Орсо вскинул брови, – во имя всех святых, Руджеро! Неужели мальчишка читал вам наизусть Евангелие от Иоанна?
Но доминиканец уже овладел собой и усмехнулся, не размыкая губ:
– Помилуйте, полковник. Вы полагаете, я посадил бы на допросе писаря, который слушал бы, как я добиваюсь от юноши сведений о Наследии Гамальяно? Брат Лукка глух, словно колода. Он повинуется моим кивкам и усердно записывает строки из Евангелия, пока арестант с ужасом следит за удлиняющимся протоколом.
Военный положил на стол листы и молча посмотрел на монаха. Затем трижды хлопнул в ладоши:
– Вы зря растрачиваете свои таланты, Руджеро, в вас погиб великий стратег. Так не поведаете ли мне, что любопытного вы узнали от юноши?
Доминиканец смиренным жестом сплел пальцы, и рукава рясы откатились назад, обнажая узкие запястья:
– Отчего вы полагаете, что я разделю с вами мой улов, друг мой?
Орсо же помолчал, и учтивое выражение стекло с его лица, словно растаявший грим:
– Оттого, что вам проще поделиться со мной, чем объяснять в Патриархии назначение этого застенка и творящиеся в нем гнусности. Не нужно скептических улыбок, Руджеро, я знаю о тех… разногласиях, что были у вас в юности с церковью. Поверьте, о них не забыли. Вы же сами прекрасно знаете, какая долгая и избирательная память у отцов настоятелей. Вопрос лишь, что именно вспомнят они в нужный им момент. По знакомству с вами я в курсе, что церковь очень не любит, когда кто-то ворует из ее закромов и попирает ее законные права.
– Хватит, Орсо, – отсек монах, – ваша ирония бессмысленна, я ничего не узнал от мальчишки. Да, не взводите бровь так картинно, он действительно молчит, как могила. Я угрожал ему, сулил свободу, истязал плетьми. Все напрасно.
– Крепкий парень, – пробормотал полковник и тут же снова нахмурился, – так где же он теперь? Или вы успели бросить непокорного на корм крабам?
– Ну, будет вам, – проговорил Руджеро с усталой примирительностью, – юноша в допросной. Погодите, полковник, быть может, он все же пойдет на попятный. Уже на исходе третий час.
– А что с Гамальяно? У них был предварительный сговор?
Монах покусал губы:
– Парень утверждает, что их знакомство случайно. И знаете, Орсо, я склонен ему верить.
Полковник