На перекрестье дорог, на перепутье времен. Книга вторая: Прекрасная Эрикназ. Галина Тер-Микаэлян
книги архивов Эчмиадзина, которую начал составлять еще покойный католикос Симеон Ереванци, приводя в порядок дела монастыря. Чтобы отыскать эти рагамы, Нерсесу пришлось просидеть за книгой больше недели, и лишь накануне ночью писцы закончили переписывать для него документы.
– Прошу простить, высокочтимый хан, в последний раз вопрос о магафстве монастыря поднимал диванагир (персидский чиновник) Мирза-Шефи пятьдесят восемь лет назад. Католикос Акоп Шемахеци тогда предъявил Гусейн-Али-хану указ шаха Султан-Сулеймана о том, что Святой Престол и все его люди являются магафами во всем, и хан подтвердил указ. Вот этот указ, – он отыскал среди бумаг копию указа, положил ее перед ханом, потом нашел еще две, – а вот это указы шаха Аббаса Первого и шаха Аббаса Второго о том, что водоем ниже Шоракят с четырьмя прилегающими к нему полями исконно принадлежат монастырю и не могут быть у него отъяты ни при каких условиях.
Насупившись, Гусейн-Кули-хан недовольно оглядел бумаги и, не прикоснувшись к ним, крикнул:
– Мехмет!
Тотчас же появившийся молодой евнух склонился в низком поклоне.
– Слушаю, господин.
Гусейн-Кули явно не собирался обсуждать дарованные правителями Ирана права Эчмиадзина на магафство.
– Унеси, – пробурчал он, брезгливо тыча в копии, и, повернувшись к Нерсесу, принял скорбный вид: – На ремонт крыши Ефремом взято у ереванских заимодавцев пять тысяч туманов, теперь по его милости заимодавцы разоряются.
Нерсес почтительно возразил:
– Осмелюсь сказать, что заимодавцы лгут, высокочтимый хан, я сам проверил все бумаги – на ремонт крыши ушло только две тысячи туманов. При мне теперь имеется тысяча девятьсот туманов, собранных армянами Тифлиса, и сто туманов моих личных сбережений. Я готов погасить долг, нижайше прошу призвать сюда заимодавцев, с тем, чтобы в присутствии высокочтимого хана погасить вексель, который они предъявят. Смею утверждать: в векселе будет указано две тысячи, а не пять.
Он вытащил увесистый мешок с деньгами. Гусейн-Кули повеселел.
– Обязанности хозяина повелевают мне согласиться со столь благородным и великодушным гостем, ты можешь оставить эти две тысячи у меня, ага Нерсес, я передам их заимодавцам. Мехмет! – вновь закричал он и велел появившемуся евнуху: – Возьми у уважаемого гостя две тысячи туманов, выдай ему расписку и скрепи моей печатью.
Мехмет бросился выполнять повеление хана. По поводу недоимок по податям монастыря Гусейн-Кули разговор больше не поднимал, но Нерсес знал, что ничего еще не решено – хан не желает признавать магафство монастыря, и ни старинные рагамы, ни шах, ни наследник престола Аббас-Мирза ему не указ.
Когда Мехмет вернулся с распиской, Гусейн-Кули три раза хлопнул в ладоши, и внесли кальяны. Архиепископ не любил табака, но отказаться, не нанеся смертельную обиду хозяину, было никак нельзя. Евнух раскурил оба кальяна, и Нерсес, несильно затянувшись,