Либеральный архипелаг. Теория разнообразия и свободы. Чандран Кукатас
гнева или по многим другим причинам, причем вероятность таких поступков тем выше, чем ниже непосредственные издержки, связанные с нарушением требований совести. Одни люди более склонны к раскаянию, чем другие, и потому следуют велениям своей совести. Другие же, напротив, способны убедить себя в том, что они поступают правильно, даже когда подозревают обратное, и стремятся примирить свою совесть со своими интересами. Главное здесь не то, что совесть управляет поступками людей, а скорее то, что совесть не только оказывает мощное влияние на людей, но и является более важным окончательным соображением, чем страх смерти.
Но почему мы придаем совести такое значение? Во-первых, наблюдения говорят нам о том, что люди демонстрируют несгибаемую склонность действовать в соответствии со своей совестью (или «принципами», если прибегнуть к более ранней, юмовской терминологии) и находят затруднительным поступать вопреки ей. Однако нам следует как-то объяснить этот факт. Лучше всего это сделать, признав, что жизнь людей не сводится исключительно, или хотя бы главным образом, к телесному существованию; это прежде всего сознательная жизнь. Величайшие страдания, выпадающие на долю людей, в целом носят не только физический, но и нравственный характер. Нравственные мучения представляют собой одну из наихудших разновидностей страданий. Механизм таких мучений раскрыт в романе Конрада «Лорд Джим» – истории человека, терзаемого виной. Причиной этой вины служила мысль о его ответственности за страдания и смерть других людей[110]. Более всего людей гнетут переживания, которые вызваны поступками, совершенными вопреки совести[111]. Вся глубина этих страданий лучше всего описана не в Книге Иова, на которую мог бы сослаться Гоббс, а в Евангелии от Матфея и от Марка[112].
Однако, чтобы полностью оценить значение совести, простого признания ее способности играть мотивирующую роль нам не хватит. Недостаточно сказать, что мы склонны руководствоваться этой субъективной тенденцией к предпочтению требований совести, например требованиям, диктуемым нашими личными интересами. Люди – это не простые машины, обладающие предпочтениями (настроенные на предпочтение минимума нравственных страданий)[113]. Наличие совести делает нас существами, уважающими конкретную ценность (и соответственно придерживающимися ее): ценность правильных поступков. Правильный поступок ценен не тем, что он вызывает меньше страданий; он вызывает меньше страданий, потому что мы его ценим. Мы непосредственно мотивируемся желанием поступать правильно, а не одним лишь желанием избегать страданий.
Только не следует понимать эти рассуждения в таком духе, будто бы мы – святые от природы. Суть, грубо говоря, состоит в том, что мы – существа, наделенные моралью и потому стремящиеся поступать правильно, т. е. должным образом. И тот факт, что мы нередко (сознательно) поступаем дурно, этого не меняет. Правильным поступкам мы придаем наивысшую ценность.
В финале «Махабхараты»
Литература изобилует примерами, иллюстрирующими идею о том, что величайшие известные нам мучения носят не физический, а скорее эмоциональный и соответственно ментальный характер: такие примеры нам дают и Томас Сатпен из «Авессалом, Авессалом!» Уильяма Фолкнера, и капитан Ахав из «Моби Дика» Мелвилла. В западном мире считается, что величайшие страдания выпали на долю Христа, который мучался, взяв на себя грехи человечества и осознавая свою отделенность (и в качестве человека, и в качестве Бога) от Бога.
Когда Уинстона Смита, героя романа Дж. Оруэлла «1984 год», пытают, чтобы добиться от него покорности государству, то его мучения вызваны не физическими испытаниями и даже не ужасом, который вызывают у него мучители, играя на его страхе перед крысами, а осознанием того, что в момент слабости он предал свою возлюбленную.
Страдания Христа, разумеется, не являются результатом того, что он поступал вопреки своим убеждениям; его совесть осталась чиста. Они вызваны бременем ответственности за грехи других людей.
По крайней мере они сложные машины, обладающие предпочтениями. Вопрос об эволюции совести обсуждается у: Dennett (1995: 477).