Флаг миноносца. Юлий Анненков
рычанием поползла в цепной ящик якорь-цепь.
– Якорь чист! – доложил Бодров.
С ходового мостика донесся хриплый голос старпома:
– Якорь на место!
Арсеньев взялся за ручки машинного телеграфа:
– Оба – малый вперед!
Забурлила вода за кормой, и тронулись, медленно поплыли мимо корабля знакомые очертания берега. Темнело. В кильватер «Ростову» шел лидер «Киев». Корабли группы прикрытия снимутся позднее.
Вот уже скрылись Приморский бульвар и строгая колонна памятника затопленным кораблям. Промелькнуло здание Института имени Сеченова, а за ним маленькая Батарейная бухта, с которой у Арсеньева связано было столько воспоминаний.
При подходе к боновым воротам на мачте сигнального поста Константиновского равелина вспыхнули и погасли позывные. Город отодвигался все дальше и дальше.
В мирные дни при выходе корабля из базы еще долго бывали видны на горе в глубине бухты огни Инкерманского створа. Теперь даже они не светили Арсеньеву прощальным приветом. Он еще раз посмотрел туда, где на фоне неба вырисовывались очертания города, и приказал лечь на курс 270 – строго на запад.
С открытого моря шел плотный туман. Корабль погрузился в него, и очертания города скрылись.
2. Готовность номер один
Ночь ползла над Европой, над городами и заводами, над крышами и вершинами деревьев. Густая осенняя мгла покрывала Черное море, которое в старину называли Русским морем, а еще раньше – в эпоху эллинов – Грозным морем. Грозное Русское море распростерлось между Крымом и Анатолией, замкнутое с востока горами Кавказа, а с запада – обрывистыми берегами Румынии. Но как ни темна была эта ночь, на всех берегах за черными бумажными шторами, за плотными ставнями теплились скупые военные огни.
В приморских деревеньках и в портовых слободках при неверном свете коптилок рыбаки чинили сети, потому что, несмотря на войну, нужно ловить серебряную скумбрию и золотистую кефаль, а потом нести свой улов в ивовых корзинах на рынок, чтобы можно было прокормить детей.
Долго не гасла настольная лампа в кабинете командующего Черноморским флотом. Тускло горели лампочки в тюремных камерах захваченной врагами Одессы, которую они назвали именем румынского фашиста Антонеску. А в Констанце невидимые сверху под глубокими козырьками синие фары освещали подступы к нефтехранилищам – громоздким сооружениям из железа, цемента и кирпича. Под надежной охраной пушек, мин и сторожевых собак там покоились жирная нефть, тяжелое дизельное топливо и летучий бензин – живая сила кораблей, самолетов и танков.
Огни были всюду – невидимые, но существующие, глубоко запрятанные, но светящие. Только море не имело огней. Черно-зеленые литые волны перекатывались одна за другой, и не было им конца. Зыбкая, колышущаяся равнина над бездной – полмиллиона квадратных километров сплошного мрака, и мрак от морского дна до самого неба. Так было в древние геологические эпохи, когда одни только летающие ящеры носились над волнами на своих перепончатых крыльях. Так было и сейчас. Среди этого