Флаг миноносца. Юлий Анненков
этого знакомая кают-компания казалась чужой и неуютной. Лейтенанта Закутникова штурман отослал из рубки «покемарить девяносто минут», но спать Закутников не мог. Он выпил в кают-компании чаю с клюквенным сиропом и начал рассказывать какую-то смешную историю, но веселья не получалось. То и дело он поглядывал на часы: «Скоро ли рассвет?» Командир БЧ-2 старший лейтенант Лаптев, худощавый, с темными дугами под блестящими стеклами очков, посмотрел на Закутникова с грустной улыбкой:
– А ведь ты шутишь через силу, лейтенант. Не надо. И не смотри так часто на часы. Давай-ка лучше в шахматы. Твои – белые.
Замолчали. Гудение вентилятора глухо доносилось через переборку; позвякивала в пустом стакане ложка.
Внезапно резкий звонок разорвал тишину: боевая тревога!
Кают-компания опустела. Корабль сразу ожил. По трапам, по коридорам побежали люди, с визгом задраивались люки. Непрерывный звонок раздавался еще с полминуты. Когда он затих, все уже стояли на своих боевых постах. Готовность номер один.
На востоке мгла серела. Стали заметны рваные очертания облаков.
3. «…K славе России»
Перед восходом солнца знобко и неуютно. Свет медленно вытесняет тьму, и временами туманная мгла кажется еще непроницаемее, словно ночь делает последнюю попытку удержаться перед лицом наступающего дня. В этот тусклый час все кажется зыбким и расплывчатым. Острый холод стелется над водой, и люди поплотнее застегивают шинели и бушлаты.
Арсеньев провел на мостике всю ночь. Он сидел в своем кресле перед приборами, поблескивающими разноцветными лампочками, и изредка разжимал губы, чтобы отдать короткое приказание.
Никто из находившихся на мостике не проронил за последние несколько часов ни одного слова. Справа и слева на крыльях мостика, пронизываемые стремительным ветром, стояли у визиров сигнальщики. Начинало качать. Холодные брызги долетали до мостика. На полубаке все было мокрым. Орудийные башни, шпили, кнехты, якорь-цепи, тянущиеся по палубе из клюзов в цепные ящики, казались покрытыми липкой пленкой.
В 4 часа 30 минут с командно-дальномерного пункта доложили: «Прямо по курсу – берег. Дистанция сто сорок кабельтовых».
Арсеньев поднялся с кресла:
– На румбе?
– Двести семьдесят.
– Лево руля. На румб двести сорок. – Он перевел рукоятки машинного телеграфа на «Самый полный» и сказал, наклонившись к переговорной трубе: – Выжать весь ход, сколько возможно.
Корабль уже лег на новый курс. Вероятно, где-то поблизости простирались минные поля. Может быть, справа, может быть, слева, может быть, прямо по курсу колышется на глубине нескольких метров металлический шар с чуткими отростками. Одно лишь прикосновение…
«Киев» шел в кильватерной струе «Ростова», который оставлял за собой зеленую, словно стеклянную, дорогу. Светлело. Туман расползался слоистыми полосами, а далеко за кормой, на востоке, разметались над горизонтом розовые перья облаков.
Дальномерщик докладывал каждые две минуты:
– Дистанция сто тридцать кабельтовых.
– Дистанция