Флаг миноносца. Юлий Анненков
фуражки, в очках, с биноклем, болтающимся на тощей шее, прошел по кораблю, сотрясающемуся от взрывов, и поднялся на прожекторный мостик. Два зенитных орудия, установленные здесь, вели огонь длинными очередями. Заряжающие едва успевали вставлять обоймы со снарядами.
«Невозможно вести такой огонь. Захлебнутся зенитки», – подумал Лаптев и тут же скомандовал: – По пикирующему – непрерывными! – Это были его последние слова. Бомба попала прямо в орудие, у которого он стоял. Вторая бомба разорвалась у самого борта.
Пороховой дым, горелая краска, орудийная копоть перехватывали дыхание. Пламя, как вор, выглядывало рыжими вихрами то из-за переборки, то из люка, то из ящика с зенитными снарядами, как только люди отворачивались в другую сторону.
Румынский берег уже скрылся, но там, на западе, еще можно было различить темное облако – дым пожаров.
– Горит! – указал на берег Клычков пробегавшему мимо него Косотрубу.
У Валерки была разбита скула. Он едва держался на ногах от усталости, но на конопатом лице играла обычная озорная улыбка.
– Горит, Федя, и гореть будет, пока вовсе не сгорит! Хана им теперь!
«Да и нам, пожалуй, тоже, – подумал Клычков, – долго не протянем».
Младший штурман – командир рулевой группы Закутников был легко ранен. Он вышел на кормовой мостик из рубки, чтобы взять пеленг на берег. Осколок ударился в пиллерс и отскочил прямо в руку лейтенанта. В медпункте руку наскоро перевязали, и Закутников отправился назад в штурманскую. Теперь он был полон такой энергии, какой и не ожидал в себе. «Самое страшное, – казалось ему, – уже позади».
Увидев комиссара, распоряжавшегося у зенитных орудий, Закутников остановился. Ему хотелось совершить что-то значительное, самому сбить самолет или спасти кого-нибудь от смерти. Батурин, не обращая внимания на лейтенанта, действовал спокойно и уверенно, как на учебных стрельбах, будто вокруг вовсе не рвались бомбы.
– Разрешите вас заменить, товарищ комиссар? – спросил Закутников.
Комиссар сердито посмотрел на него:
– Давай на свой пост! Что с рукой-то?
Закутников хотел ответить, что это пустяки, но не успел. Взрывная волна сбила его с ног. Он откатился к борту и ударился головой о стойку. Очнулся Закутников уже в кают-компапии, превращенной в лазарет. Всего несколько часов назад он пил здесь чай, потом играл в шахматы с Лаптевым. Лаптев рокировался вправо… «Что было потом?» – пытался вспомнить Закутников, но так и не вспомнил, потому что именно в тот момент сыграли боевую тревогу.
Теперь стол был покрыт клеенкой в бурых пятнах. У стола, наклонясь над раненым, что-то делал врач. Руки его, до локтей измазанные кровью, внезапно бессильно опустились.
– Доложите командиру, – сказал врач, – убитых – сорок шесть, в том числе комиссар Батурин… Раненых – свыше семидесяти. Точно не знаю.
Арсеньев стоял на кормовом мостике, зажав в зубах давно погасшую папиросу. Обломки искореженного металла покрывали палубу. У разбитых орудий