Царь-Сторож. Эдуард Русаков

      И он открыл – но уже под утро, когда рассвело.

      Он, вероятно, неплохо выспался – несмотря на мой нескончаемый стук. Выглядел очень свежо – ясноглазый, успевший побриться, в чистой сиреневой рубашке.

      Открыл, посмотрел на мои разбитые пальцы, потом на окровавленную дверь. Усмехнулся. Сказал:

      – Что ж, входи. Уговорила.

      Я прошла по коридору прямо в комнату – там никого не было. А куда же делась та девица? Не приснилась же мне она… Неприбранная постель. На столике – тлеющая сигарета, опасная бритва ("бельгийская сталь!.." – вспомнила бегло), помазок в мыльной пене.

      – А где женщина? – спросила я.

      – Какая женщина?

      – С которой ты заходил в подъезд. Я видела.

      – Ф-фу. Это была соседка. Живет выше этажом. Она сразу ушла к себе… Не устаю удивляться твоей глупости, дорогая Люся. Ты ж мой характер знаешь. Если уж я сказал: не открою, – значит, так и будет. Так и было. Ну, зачем ломилась? Почему ты такая упрямая?

      – Почему, почему! Потому что я не могу жить без тебя… сволочь! – сердито сказала я, и стала раздеваться. Я даже не смотрела на него.

      Он слегка растерялся.

      – А разве тебе не пора на работу? – спросил он и посмотрел на часы.

      – Плевать, – сказала я. – Мне теперь на все плевать. От меня ничего не осталось. Делай со мной что хочешь – я от тебя не уйду. Хоть убей.

      – Зачем же убивать, – возразил он тихо. – Убивать – нехорошо… Живи.

      И посмотрел на меня с любопытством и легкой тревогой.

      А я разделась и легла в постель.

      И сразу заснула.

      Больше он меня не прогонял. И не напоминал о той позорной ночи. Сам отмыл кровь с входной двери.

      Жили спокойно. Каждый – сам по себе. Разговаривали редко, так лишь – обменивались репликами.

      Иногда казалось, что Валера меня побаивается. И вообще – он стал явно потише. Я бы сказала: добрее, – но я не верила в его доброту. Не верила в возможность доброты. Даже его редкие слезы, свидетелем которых я однажды оказалась – это были злые слезы.

      Иногда мне мерещилось, что я чем-то пожертвовала ради него, но быстро спохватывалась и отрезвляла себя: это не жертва!.. это – моя жизнь, мой единственный вариант, и другого быть не может, и не требуется.

      Нельзя ставить оценки самой себе – сейчас я окончательно это поняла, а тогда, в семьдесят пятом, только догадывалась.

      Тогда жила – сейчас оцениваю.

      Всему свое время. Время жить и время выбирать, – как сказал бы Валера, хотя он этого и не говорил.