Бироновщина. Василий Авенариус
вашего высочества есть уже свой рыцарь, и не простой, а принцъ крови, – замѣтила болѣе разсудительная фрейлина.
– Не говори мнѣ объ немъ! и слышать не хочу! – съ нѣкоторою даже запальчивостью возразила принцесса.
– Принцъ намѣченъ вамъ въ супруги самой государыней еще шесть лѣтъ назадъ, не унималась Юліана. – Вамъ можно было бы, ужъ я думаю, привыкнуть къ этой мысли.
– Никогда я къ ней не привыкну, никогда! Былъ y меня разъ свой рыцарь безъ страха и упрека…
– Не оставить ли намъ этотъ разговоръ? – прервала фрейлина, косясь на стоявшую тутъ же дѣвочку.
– Чтобъ она вотъ не слышала? Да вѣдь сестра ея все знала, и сама она тоже, такъ ли, сякъ ли, скоро узнаетъ; не все ли ужъ равно? Но за что, скажи, удалили тогда Линара, за что?!
– Да какъ же было его не удалить? Я, признаться, вообще не понимаю вашей бывшей гувернантки, г-жи Адеркасъ, что она поощряла ваши нѣжныя чувства…
– У нея, милая, было сердце; она понимала, что въ груди y меня тоже не камень. А ей за это было приказано въ двадцать четыре часа убраться вонъ изъ Петербурга!
– Да, ее вѣжливо попросили вернуться домой къ себѣ въ Пруссію. Не заступись за нее тогда прусскій посланникъ Мардефельдъ, съ нею, вѣрно, поступили бы еще круче. Мардефельдъ же вѣдь и рекомендовалъ ее, потому что она ему близкая родственница, и чрезъ нее, нѣтъ сомнѣнія, преслѣдовалъ свои политическія цѣли.
– Да я-то, скажи, тутъ причемъ? Какое мнѣ дѣло до этой глупой политики, когда y меня говоритъ сердце!
– Ваше высочество я особенно и не осуждаю: вамъ было тогда едва 17 лѣтъ и вы начитались пламенныхъ рыцарскихъ романовъ. Но зачѣмъ тревожить прошлое? За три года графъ Линаръ успѣлъ не только жениться y себя въ Дрезденѣ, но и похоронить жену; о своемъ здѣшнемъ романѣ онъ, повѣрьте мнѣ, давнымъ-давно и думать пересталъ.
– Зачѣмъ ему забыть, если я не забыла? А теперь онъ опять свободенъ…
– Вы, принцесса, все упускаете изъ виду, что вы – наслѣдница россійскаго престола, и супругомъ вашимъ можетъ быть только принцъ крови.
– Но зачѣмъ мнѣ выходить именно за этого косноязычнаго Антона-Ульриха?
– Это выборъ самой государыни; его нарочно вѣдь выписали для васъ изъ Брауншвейга, обучили русскому языку…
На этомъ разговоръ былъ прерванъ появленіемъ камерпажа, который доложилъ, что его свѣтлости герцогу Бирону угодно видѣть ея высочество.
– Да мнѣ-то не угодно его видѣть! – объявила принцесса.
– Должно быть, y него до васъ какое-нибудь экстренное дѣло, – вступилась фрейлина.
– Герцогъ прошелъ сюда прямо отъ государыни императрицы, – пояснилъ пажъ.
– Значитъ, придется ужъ его принять, настаивала Юліана. – Только ваше высочество еще въ утреннемъ неглиже…
– Стану я для него наряжаться!
– Да и не причесаны…
Принцесса взялась рукой за прическу. Убѣдясь, должно быть, что въ такомъ видѣ принимать всесильнаго временщика, дѣйствительно, не совсѣмъ пристойно, она повязала себѣ волосы лежавшимъ тутъ