Одиссея. Гомер

      Легкий корабль на открытое взморье, они собралися

      Все во дворце Алкиноя, царем приглашенные. Скоро

      Все переходы палат, и дворы, и притворы народом

      Сделались полны – там были и юноши, были и старцы.

      Жирных двенадцать овец, двух быков криворогих и восемь

      Остроклычистых свиней Алкиной повелел им зарезать;

      Их ободрав, изобильный обед приготовили гости.

      Тою порой с знаменитым певцом Понтоной возвратился;

      Муза его при рождении злом и добром одарила:

      Очи затмила его, даровала за то сладкопенье.

      Стул среброкованный подал певцу Понтоной, и на нем он

      Сел пред гостями, спиной прислоняся к колонне высокой.

      Лиру слепца на гвозде над его головою повесив,

      К ней прикоснуться рукою ему – чтоб ее мог найти он —

      Дал Понтоной, и корзину с едою принес, и подвинул

      Стол и вина приготовил, чтоб пил он, когда пожелает.

      Подняли руки они к предложенной им пище; когда же

      Был удовольствован голод их сладким питьем и едою,

      Муза внушила певцу возгласить о вождях знаменитых,

      Выбрав из песни, в то время везде до небес возносимой,

      Повесть о храбром Ахилле и мудром царе Одиссее,

      Как между ними однажды на жертвенном пире великом

      Распря в ужасных словах загорелась и как веселился

      В духе своем Агамемнон враждой знаменитых ахеян:

      Знаменьем добрым ему ту вражду предсказал Аполлонов

      В храме Пифийском оракул, когда через каменный праг он

      Бога спросить перешел, – а случилось то в самом начале

      Бедствий, ниспосланных богом богов на троян и данаев.

      Начал великую песнь Демодок; Одиссей же, своею

      Сильной рукою широкопурпурную мантию взявши,

      Голову ею облек и лицо благородное скрыл в ней.

      Слез он своих не хотел показать феакийцам. Когда же,

      Пенье прервав, сладкогласный на время умолк песнопевец,

      Слезы отерши, он мантию снял с головы и, наполнив

      Кубок двудонный вином, совершил возлиянье бессмертным.

      Снова запел Демодок, от внимавших ему феакиян,

      Гласом его очарованных, вызванный к пенью вторично;

      Голову мантией снова облек Одиссей, прослезяся.

      Были другими его не замечены слезы, но мудрый

      Царь Алкиной их заметил и понял причину их, сидя

      Близ Одиссея и слыша скорбящего тяжкие вздохи.

      Он феакиянам веслолюбивым сказал: “Приглашаю

      Выслушать слово мое вас, судей и вельмож феакийских;

      Душу свою насладили довольно мы вкуснообильной

      Пищей и звуками лиры, подруги пиров сладкогласной;

      Время