Время моей Жизни. Сесилия Ахерн
взглядом, призывая к спокойствию.
– Девочка родилась больше четырех с половиной килограммов, надо же, Люси, ты можешь в это поверить?
– Джексон весил четыре двести, – сказал Филипп, – Люк три шестьсот, а Джемайма – три сто пятьдесят.
Все разом посмотрели на него, выражая заинтересованность, и он смачно откусил полрогалика.
– Как же чудесно, – мама напряженно прищурилась и, приподняв плечи, подалась ко мне через стол, – быть матерью.
И надолго замерла в этой позе.
– В двадцать лет я уже была замужем, – заявила бабушка так, точно это был необычайный подвиг. Затем она перестала намазывать хлеб маслом и вонзила в меня острый взгляд. – В двадцать четыре закончила университет, а в двадцать семь родила третьего ребенка.
Я кивнула, благоговея. Все это я уже неоднократно слышала.
– Надеюсь, тебе выдадут медаль.
– Медаль?
– Просто выражение такое. В смысле, награду за великие заслуги.
Я пыталась обуздать злой сарказм, который так и рвался на игровое поле. Он разогревался за боковой линией, умоляя меня выпустить его на замену вежливости и терпимости.
– Не заслуги, Люси, а разумные поступки.
Мама встала на мою защиту:
– Сейчас многие рожают детей лет под тридцать.
– Но ей уже тридцать.
– Будет через пару недель. – Я выдавила улыбочку. Готовый к схватке сарказм стремился выйти на площадку и забить мяч.
– Если ты считаешь, что двух недель достаточно, чтобы заиметь ребенка, тебе еще многое предстоит узнать, – сказала бабушка, откусывая хлеб.
– А иногда и позже рожают, – сообщила мама.
От этого бабушка небрежно отмахнулась.
– Многие сначала делают карьеру. – Мама проявляла настойчивость.
– Это ей не грозит. Вот я, по-вашему, что у себя в лаборатории делала? Булочки пекла?
Мама была повержена. Рогалики к сегодняшнему обеду пекла именно она. Она вообще сама пекла хлеб, о чем прекрасно знали все, включая бабушку.
– В любом случае не кормила там детей грудью, – пробормотала я себе под нос, но все услышали и поглядели на меня, и отнюдь не все одобрительно. Я чувствовала, что надо пояснить свои слова. – Отец, на мой взгляд, не производит впечатление человека, которого кормили грудью.
Если бы глаза у Райли открылись еще чуть пошире, они бы точно вылезли на лоб. Как он ни старался сдержаться, смех вырвался наружу с каким-то странным булькающим звуком. Отец взял газету и отгородился ею от неприятного разговора. Она аж хрустнула у него в руках, когда он открыл ее, и я уверена, что точно так же хрустнул его резко выпрямившийся позвоночник. Мы потеряли его, он от нас ушел. Ушел за газетную стену.
– Пойду проверю закуски, – негромко сказала мама, изящно выскользнув из-за стола.
Я не унаследовала ее изящества. Его унаследовал Райли. Изысканный и обходительный, он прямо излучает обаяние. Хоть он и мой брат, я прекрасно понимаю, насколько он привлекателен для женщин в свои тридцать пять лет. Выгодный жених, что