Обручник. Книга вторая. Иззверец. Евгений Кулькин
попасть – не с горы упасть.
Коба пристальней глянул на парня и назвал себя. Конечно, далеким от истинного именем.
– Котэ, – ответил новый знакомый и уточнил фамилию: – Каландаров.
– Аджарец? – спросил Коба.
– Да тут не поймешь, – ответил Котэ, – во мне столько разных кривей, хоть влет, хоть на плаву бей.
Это охотничье присловие Коба уже слышал.
Рядом прошел некто в откровенном рванье.
– А вот его надо опасаться, – шепотом произнес Котэ.
Полувскидом головы Коба спросил – почему?
И поскольку оборванец удалился, Каландаров сказал в полный голос:
– Чего-то подозрительно, что появляется он тогда, когда в городе какое-то волнение назревает.
– Ну и что?
– Видать, вынюхивает.
И дополнил уже более уверенным тоном:
– А как полиция кого-нибудь угомонит – тут же и он исчезнет.
Слово динозавр жертву свою где-то вдали от людских глаз пережевывает.
И Коба вспомнил этого оборванца.
Вчера он тоже возле него отирался.
Даже табаку на закурку попросил.
Уж лучше идти в рыбаки, чем в челнаки, – тем временем произнес Котэ.
– А что такое «Челнак»? – спросил Коба.
– Ну, соглядатай, значит.
– А на каком языке?
– На моем! – засмеялся Каландаров. И пояснил: – Как-то с языка слетело, так и прижилось.
Он чуть помолчал и добавил:
– Наверно, так и другие все слова образовались.
Чтобы обозначить понятное.
Над их головой вскричала чайка.
И словно расковала, а, может, и расколдовала голоса соплеменниц.
И пошли они кричать, словно причитать по ком-то, то ли утонувшем, то ли сухопутно отдавшим Богу душу.
– Завелись, – сказал Котэ.
И Коба на этот раз не спросил, что это такое, ибо уже знал, что Каландаров обладает своим собственным, никому до той поры неведомым языком.
16
Удивление сразило Кобу, едва он переступил порог квартиры, которая считалась конспиративной.
На лавке, прямо у входа, словно пересчитывая входящих, сидел давнишний оборванец и смотрел на него полными любопытства глазами.
И вдруг Кобу охватила догадка: может, как раз Котэ был шпиком, а этот бедный человек как раз тот, на кого он и приехал уповать.
При этих раздумьях его взор выловил и улыбающуюся физиономию изобретателя собственных слов и, видимо, рифм тоже – Каландарова, или как там его.
– Это мы проверяли вашу реакцию на опасность, – объяснил впоследствии Котэ.
А сейчас Коба, что бы его не ожидало впереди, начал:
– На востоке говорят, – что, – властью любуется только дурак, умный позволяет ее разве что терпеть.
Но когда кончается терпение, что прикажете делать?
Вопрос как бы затерся в гардинах, пытающихся сдержать ломящийся в дом дневной свет.
– Власти нужны покорные, – продолжил он, – и, по возможности, безмолвные. Вот тогда она позволит себе спать спокойно.
Он побольше набрал воздуху и заключил:
– Но