Цвет жизни. Василий Семенович Матушкин
ветер, разведчик зимы, явился в поселке, пробежал по улицам, осмотрел и с доносом умчался обратно. В зорях стеклились лужи. В парках, садах лысели деревья. Их желтые кудри валились на землю.
Ранним утром, когда улицы были пусты, как и черное небо над ними, встал Никанорыч. Скрипнула дверь. Небо еще пересыпано звездами. Под носом стало мокро. Шмыгнул старик, посмотрел на восток. Темная занавесь чуть поднялась, заря развернулась, как знамя. Гулко промчался первый трамвай. Никанорыч сходил за водой, наколол дров, навел порядок на дворе. Взглянул на восток, подумал про солнце: «Какое же ленивое ты». Встала старуха, пошла на колхозный базар. Медленно движется утро. Нетерпеливо поглядывает старик на часы. Но вот в окна ворвались лучи, позолотили стены. Никанорыч оделся в праздничное: черный суконный костюм, полученный в премию во время конкурса мартеновских цехов. До блеска вычистил ботинки. Положил в карман серебряные часы, на крышке которых написано: «Александру Никаноровичу Долотову за героическую оборону завода и руководство партизанским отрядом». Расчесал гребешком волосы на голове, бороду, усы и, полюбовавшись на себя в зеркало, пошел на завод. В цехе, около своей машины, Никанорыч остановился, ревниво обошел ее и, не заметив никаких недостатков, облегченно вздохнул.
«Ну, милаша, что скажешь, если мы у тебя операцию сделаем, аппендицит вырежем из твоего живота, а для омоложения кое-что вставим? Не нравится? Глупая, для твоей же пользы. Комсомолкой станешь. Никогда стонать не будешь. Кабы со мной такую штуку проделали, так я бы тому человеку руку в благодарностях оторвал».
Никанорыч пошел дальше. Вот и красный уголок. Яркие плакаты, как цветные обои, закрыли все стены. Уже все курсанты в сборе, сидят за столами. А те, что пришли позже, за неимением места на полу примостились. Увидев Никанорыча, на передней скамье раздвинулись, дали старику место.
Сегодня испытание закончивших курсы техминимума. Впереди за столом комиссия из трех человек. Крайний от окна – мастер Ноликов, он кажется равнодушным. Его слезливые глаза часто мигают. Он чувствует себя так же, как и тогда, когда приходится ему присутствовать при спуске машины, собранной или отремонтированной под его руководством. Узнав ее слабые, сомнительные места, он уже заранее видит, как машина будет работать, а если остановится, то почему. Так и здесь: всматриваясь в хорошо изученные лица, мастер уже заранее знает, кто как будет отвечать, кому пошло в прок учение, а на кого зря потратили деньги.
Рядом с Ноликовым – тяжелый, лысый человек, его тонкие губы плотно сжаты, острые глазки щупают собравшуюся публику. Что он за человек, Никанорыч так и не догадался.
Третий член комиссии – преподаватель, техник Мензинский. Еще молодой, с угрястым лицом, он вертится на стуле, как волчок. Мензинский сияет: он уверен, что его группа будет передовой на заводе. Правда, в моменты, когда на глаза попадает Никанорыч, Мензинский тушуется. Недовольная тень пробегает по его лицу: «Как бы