Ивница. Федор Сухов
какую-либо инициативу и, будучи постовым, вряд ли самостоятельно взялся бы за лопату, но преподанный лейтенантом Шульгиным урок, видимо, не прошел даром.
У меня появилось желание разбудить весь взвод, всех заставить взяться за лопату. Взвод я разбудил, поднял по тревоге. Первым выскочил из блиндажа младший сержант Адаркин, он всегда спал плохо по ночам, мучился желудком. За Адаркиным с автоматом в руках легко выбежал мой помощник, старший сержант Ковалев, выбежал Загоруйко, совсем еще мальчик, встал во весь свой богатырский рост Симонов, задвигал толстыми, округлыми плечами Наурбиев, показалась туго завязанная под подбородком шапка-ушанка Фомина, выплыла с ямочками на щеках светлая улыбка Заики, ссутулился рядовой Волков, он недавно прибыл во взвод, я даже не знал, умеет он стрелять из противотанкового ружья или не умеет.
– Взвод, к бою!
Моя команда не возымела какого-то действия, взвод не мог пробиться к своим ружьям, все было забито снегом, да и ружей-то не было видно, их тоже завьюжило, запуржило. Волей-неволей пришлось взяться за лопаты. Я только этого и хотел, я и сам снова взялся за свою деревянную лопату.
– Товарищ лейтенант, вас зовут.
Чудно получилось, я не услышал, а Заика учуял прихваченный утренним морозцем голос сержанта Афанасьева, ординарца младшего лейтенанта Заруцкого.
Я неохотно опустил лопату. Лопата соскользнула в подчищенную траншею, на притоптанный валенками снег. Не помню, как я добрался до леса, как всегда, наверно, в один дых, но я хорошо помню этот заколдованно притихший, морозно дышащий лес, нахлобученный белой лапой надолго или ненадолго утихомирившейся зимы. Приятно было ступить на аккуратно расчищенные (кто-то уже успел расчистить!), свежо и мягко, как портупейные ремни, похрустывающие дорожки. Одна из них вела к блиндажу командира роты.
Я опустился в блиндаж по умело задощеченным крутым порожкам, доложился о своем прибытии. Младший лейтенант кивнул надвинутой на самые брови, видать, великоватой шапкой, но сказать ничего не сказал. Он сидел перед семилинейной настольной лампой, которой я не мог не удивиться, мне думалось, что я больше никогда не увижу такой лампы, а тут увидел, да еще со стеклом, правда, немного отбитым сверху, но настоящим ламповым стеклом.
Не успел я хорошенько поразмыслить о забытом мной ламповом стекле, не успел разглядеть в меру вывернутый, чем-то опечаленный, без копоти и гари, язычок огонька, не успел потому, что в блиндаж тяжело и шумно, в полном боевом снаряжении ввалился замполит Гудуадзе. Он сразу же двинулся ко мне, двинулся всем телом, всей своей медвежьей неуклюжестью и не преминул осведомиться о своем генацвали:
– Никуда он от тебя не сбежал?
– Нет, не сбежал.
Заруцкий совино насторожился, но, поняв, что речь идет о неведомом ему приблудном коте, постарался тут же скрыть свою настороженность, вынул карманные часы и опустил на их циферблат широко открытые, всегда чем-то устрашенные глаза.
Пришел лейтенант Аблов, командир