Неприметный холостяк. Переплет. Простак в стране чудес (сборник). Пелам Вудхаус
выскакивала какая-то помеха. Вчера этот тошнотворный Чарли в телефоне, а теперь – Джордж. Тот стоял в дверях, раскрасневшись, будто от быстрой ходьбы, и смотрел на девушку взглядом, возмутившим Хамилтона. Выражая свое возмущение, он резко кашлянул.
Но Джордж и внимания не обратил, по-прежнему не отрывая глаз от прекрасной хиромантки.
– Привет, Джорджи! Ты такую занимательную историю перебил.
– Мэй! – Джордж сунул палец за воротничок, словно бы пытаясь ослабить удушье. – Мэй! А я… я только что ездил на станцию встречать тебя.
– Я на машине приехала.
– Мэй?! – воскликнул Хамилтон. Ему открылся страшный свет истины.
Мадам Юлали быстро повернулась к нему.
– Да. Та самая жалкая, серенькая мышка.
– Совсем не жалкая! И уж конечно, не серенькая! – Думать сейчас Хамилтону было не под силу, и сконцентрировался он лишь на одном неоспоримом факте.
– Была такой, когда Джордж водил со мной знакомство.
– И зовут вас Юлали…
– Это мой профессиональный псевдоним. Разве мы с вами не согласились, что имя Мэй и фамилию Стаббс каждой захочется поменять как можно быстрее?
– Неужели вы действительно Мэй Стаббс?
– Да.
Хамилтон закусил губу и холодным взглядом окинул своего друга.
– Поздравляю тебя, Джордж. Ты помолвлен с двумя самыми хорошенькими девушками, каких я видел.
– Как мило, Джимми, с твоей стороны, – заметила мадам Юлали.
Лицо Джорджа конвульсивно исказилось.
– Мэй, честно!.. Имей же сердце! Ты ведь не считаешь всерьез, что я с тобой и правда помолвлен?
– А что?
– Но… но… я был уверен, что ты и думать про меня забыла.
– Что? После всех твоих красивых писем?
– Юношеский роман! – пускал пузыри Джордж.
– Неужто?
– Но, Мэй!..
У Хамилтона, слушавшего этот обмен репликами, температура быстро ползла вверх, лихорадочно колотилось сердце. Никто не скатывается к первобытному состоянию, воспламенившись огнем любви, быстрее человека, всю жизнь обитавшего в прохладных эмпиреях интеллекта. Двадцать с лишним лет Хамилтон полагал, что он выше примитивных страстей, но когда на него обрушилась любовь, то захватила накрепко. И теперь, при разговоре этих двоих, его терзала такая ревность, что он не в силах был владеть собой. Хамилтон Бимиш, мыслитель, прекратил свое существование, и его место занял Хамилтон Бимиш, потомок пращуров, улаживавших любовные недоразумения с помощью крепкой дубинки. Видя соперника, они не тратили время впустую, а обрушивались на него будто тонна кирпича, изо всех сил стараясь откусить ему голову. Если б сейчас нарядить Хамилтона в медвежью шкуру и снять с него очки, то вот он, доисторический человек, перед вами!
– Эй! – окликнул Хамилтон.
– Мэй, но ты же знаешь, ты не любишь меня…
– Эй! – неприятным, злобным голосом опять окликнул их Хамилтон.
И пала тишина.
Пещерный человек поправил очки, буравя ядовитым взглядом былого друга. Пальцы у него подергивались,