Редгонтлет. Или роман о восемнадцатом веке. Вальтер Скотт
переживал бедность во дворянстве, поддерживая в своём доме обычаи и порядки некогда знатного рода.
Кроме отмеченных мной предметов сервировки, старик зажёг и поставил на стол серебряную лампу, называемую шотландцами попутчиком, наполненную особым маслом, которое при горении распространяло благоухание; свет от неё позволил мне лучше рассмотреть ту часть гостиной, куда свет от огня в камине не доставал. Оловянная и глиняная посуда с полки на одной из стен, весело откликнулась лампе своей совершенной чистотой и стройностью. В нише стрельчатого окна с решёткой стоял массивный письменный стол из ореха с причудливой резьбой, над которым висели точно такие же полки, как и для посуды, с несколькими книгами и стопкой бумажных листов. Напротив стола, с другой стороны ниши (мне не удалось рассмотреть её полностью со своего места, и ещё потому, что она лежала в тени), на стене висело одно или два ружья, с палашами, пистолетами и другим оружием, подбор которого мирному человеку в мирной время мог бы показаться довольно странным, если не подозрительным.
Всё подмеченное мною приняло свой образ куда скорее, чем я сумел это описать, или ты (если ты это не опустил) прочитать. Ужин был готов, все пребывали в ожидании, и я стал размышлять о возможном нарушении мной глубокого молчания в сей обители ради знакомства, как тут из боковой двери, так же внезапно, как и вошёл в неё, вышел хозяин дома.
Теперь он был без своей шапки и дорожного сюртука, и стоял передо мной в сером камзоле с чёрной оторочкой, который плотно облегал его крупную крепкую фигуру, и в более светлых штанах, пошитых на манер прочных штанов горцев. Всё его платье было из тонкого сукна, в отличие от старика, а нательное бельё, я заметил, – безупречно чистым. Ворот его простой рубашки без украшений был подвязан чёрной лентой на мускулистой шее, достойной Геракла. Соразмерную его голову подчёркивали широкий лоб и аккуратные уши. На ней не было ни парика, ни следов пудры от него, но каштановые локоны до шеи, вьющиеся назади как у античных героев из-под руки ваятелей – время их никак не отметило, хотя человеку передо мной было не меньше пятидесяти. Черты его лица были настолько точны и замечательны, что строгость их граничила с красотой. Серые с блеском глаза, орлиный нос и твёрдые губы красноречиво заявляли о его благородном происхождении. На его лике лежала печать суровой печали, или наоборот, но так или иначе, она была знаком несломленной воли. Не могу удержать себя от попытки найти ему сравнение среди исторических персонажей, чтобы завершить набросанный мною его мужественный облик. Он был слишком молод и вряд ли был столь переменчив в судьбе, чтоб походить на Велизария. Кариолан пред яростью Тулла Авфидия был бы ему ближе, но мрачный гордый взгляд напоминал больше Мария среди развалин Карфагена.
Пока блуждал я средь своих фантазий, хозяин дома стоял у камина, глядя на меня с не меньшим интересом, чем я на него, и я в смущенье чуть не собрался отверзть уста, чего бы мне это