Редгонтлет. Или роман о восемнадцатом веке. Вальтер Скотт
за ними издали в парке Бэрфорд. Ты научил меня стоять за слабых против сильных, не болтать лишнего в школе, быть мужчиной, стоять насмерть в pande manum8, и улыбаться несмотря ни на что. Словом, я был телёнком до встречи с тобой.
И в колледже ты нянчился со мной. Когда я безнадёжно ленился, твои примерные наставления принуждали мой ум трудиться на пути к радости познания. Ты сотворил из меня историка, метафизика, invita Minerva9 – нет, наперекор Небесам! ты едва не сделал меня адвокатом по своему образцу. Чтобы не расставаться с тобой, Алан, разве я целый год не проторчал в Классе Шотландского Права, изнывая от скуки науки? Или моя тетрадь, испещрённая карикатурами на профессоров и моих сокурсников, способная стать превосходнейшим свидетелем моим, не сохранилась?
Шёл за тобой я вслед везде неутомимо
Сказать по чести, исключительно, и только потому, что шёл ты впереди меня. Но, клянусь, Алан, сам подумай, дружище, разве мог я стать одним из тех чудесных лавочников, что всучивают детишкам сверху из-за перегородки шарики, мячики, ракетки, и тут же в собратстве длинных мантий играют с джентльменами на стороне непобедимого закона.10 Умолчи о том перед батюшкой своим, Алан – я знаю, он достаточно хорошо ко мне относится… по субботам вечером, но в любой другой день недели я для него повеса и бездельник. И в этом, как мне кажется, кроется настоящая причина, из-за которой ты возражаешь против поездки со мной по южным холмам в эту восхитительную пору. Уверен, добрый старик рассердится на меня из-за моего негаданного отъезда из Эдинбурга накануне начала учебного года; и даже станет ругать меня… не скажу, что за моё рождение, но за отсутствие у меня корней. Я для него, как вещь, выброшенная кем-то, Алан, и, сказать по правде, так оно и есть; оттого он и не хочет твоей дружбы со мной, потому что я никто.
Упаси Бог тебя думать, что я остаюсь неблагодарным твоему батюшке за то, что он четыре года терпел меня под своей крышей – я в неоплатном и ещё большем долгу пред ним за это, сколь он душой ко мне не слишком расположен. Он сердится ещё и потому, что я, забросив учёбу, могу служить тебе pessimi exempli11, как он мог бы выразиться.
Ему не следует опасаться за своего парня, кто передо мной – тростинкой на ветру, что дуб могучий. Ты продолжишь через сомнения Дирлтона, искать ответы у Стюарта,12 пока не блеснёшь красноречием с судейской скамьи, more solito,13 оставаясь в шляпе, и поклянёшься защищать свободы и права Коллегии правосудия;14 пока чёрная сутана не повиснет на твоих плечах, и ты не станешь искать перед судом, иль защищать пред ним. Вот тогда, Алан, я и явлюсь перед тобой в роли, которой зааплодирует даже твой отец, поскольку окажусь в ней тебе более полезным, чем если б разделил с тобой на слушании лавры наших блестящих юридических знаний. Словом, не пожелав быть адвокатом, я буду счастлив стать твоим клиентом –
Pandemonium – ад кромешный.
Против воли Минервы.
* Зал в Доме Парламента Эдинбурга в прежнее время был разделён на две неравные части перегородкой, с одной стороны которой были судебные слушания, а с другой шла торговля канцелярскими принадлежностями, игрушками, и прочим, как на базаре. Из старой пьесы «Честный торговец» следует, что так было раньше и в Вестминстер-холле.
Дурным примером.
*
More solito – как водится, как обычно.
* До последнего времени всякий новый адвокат шотландской коллегии адвокатов в установленном порядке обращался с речью на тему гражданского права к суду, учителям и аудитории на латыни, дабы выказать свои познания в языке и юриспруденции. В течение протокола он оставался с покрытою головой, отстаивая своё право на защиту в суде, что, как говорят, вошло в обычай с того дня, когда сэр Томас Хоуп