Редгонтлет. Или роман о восемнадцатом веке. Вальтер Скотт
слишком обязан его беспокойству на мой счёт, хотя иногда его опека и кажется мне чрезмерной. Вот пример тому.
У лавки на площади Брауна, я догадался, что старик скорее всего будет раздражён к ночи, поскольку вечер остался без его забот о домашних ларах. Утвердившись в своей догадке по лицу Джеймса, чьё чело было выразительнее взгляда, я отправил его в портшез-хайленд – конюшню, поставить моего «Буцефала» в стойло, а сам бесшумно пробрался в свою нору, где принялся пережёвывать губами и перелистывать в памяти свод городских законов. Не успел я углубиться в это занятие, как сквозь приоткрытую дверь в меня вонзился взгляд отца; узрев меня за делом, он сказал лишь – гм! чем, казалось, подверг сомнению мою усидчивость. Если и так, я не мог судить его, сколь так увлёкся твоим письмом, что минул час, как я споткнувшись о Ступеньку25 передо мной, и перешагнув через три или четыре страницы, тщетно искал чувство ясности излагаемого чистым языком Его Светлости, ибо оно потерялось у меня напрочь.
Прежде, чем я вышел из дрейфа, Джеймс явился за мной, позвать к нашему скромному ужину – редис, сыр и бутылка старого эля, всего две тарелки, и без стула для м-ра Дарси – ох, уж этот внимательный Джеймс Уилкинсон, с его вытянутой физиономией, длинными волосами, сплетёнными в длиннющую тугую косичку кожаным ремешком. Он, по обыкновению, застыл во весь свой рост за стулом отца, как безжизненный страж у врат в кукольный театр.
– Вы можете идти, Джеймс, – сказал ему отец.
Уилкинсон вышел, и я стал гадать – что будет дальше? Но по виду отца погоды нельзя было предсказать.
Прежде всего его недовольный взгляд приняли мои туфли, и он спросил с усмешкой уголками губ, в какую из сторон я путешествовал. Если бы я ответил: «Я никуда не ездил», он с обычной своей ухмылкой упомянул бы мою манеру неаккуратной ходьбы в туфлях ценой двадцать шиллингов за пару. Но я смиренно ответил, что обедал в «Нобл-Хаус». Ты знаком с выражением его лица в подобных случаях, оно меня убедило, что я вернулся из Иерихона; и как я старательно не замечал его изумления, и продолжал жевать в спокойствии свою редиску, оно слегка покраснело.
– В Нобл-Хаус?! Что вы там забыли, сэр? Вам напомнить, что вы изучаете право, сэр? Что вы стоите перед судом Шотландии? Что всякая минута вашего времени на его пороге стоит больше иных часов? А у вас они находятся, чтобы разгуливать в Нобл-Хаус, сэр, надолго забрасывая свои книги? Я мог бы еще согласиться с прогулкой на луга, или даже с игрой в гольф… Но, Нобл-Хаус, сэр!
– Я отъехал дальше положенного, сэр, провожая Дарси Латимера в его путешествие.
– Дарси Латимера? – переспросил он чуть мягче. – В этом я не могу винить вас – вы всегда были добры с ним; но достаточно было б проводить его до поста, не платя за проезд, и распрощаться – вы бы не мучили лошадь, и не стоили б обеда.
– Латимер заплатил за всё, сэр, – ответил я, думая, что это смягчит старика; но лучше бы я промолчал.
– Заплатил?! – отец снова нахмурился. – Разве ты пьяница, чтобы за тебя
*