Индульгенции. Иван Солнцев
и изменщики. А я всегда считаю, что только доверие имеет цену, а остальное можно купить у проституток. И вот доверия-то он прямо сейчас лишается.
Господи, приведи его домой, помоги ему одуматься. Он должен это сделать, должен прийти и покаяться мне, должен все сам рассказать. Тогда я подумаю, как его простить, как жить с этим. А что же сейчас, после того, как…
Саша
…но уж точно не разбитые дверные ручки. Я хочу подняться сам, но понимаю, что это не имеет смысла. Я приду, буду биться в дверь, требовать одного взгляда и одного разговора, а что потом?
Я не чувствовал себя таким жалким никогда. Таким слабым и беспомощным.
И от этого я тоже сейчас сбегу.
Под светом фар дорога становится полна блеска от тонкого слоя свежего снега, едва укрывшего асфальт. Я доезжаю до знакомой мне заброшенной металлоконструкции, назначения которой я никогда не узнавал. Это вышка с металлической лестницей, которой давно никто не пользуется. И я приезжал сюда когда-то, когда мне нужно было найти себя снова, чтобы вернуться домой. Странное, пустое место, в котором ни для кого, кроме меня, больше нет никакого смысла.
– Я хочу снега!
Я кричу на всю округу, что подтверждает увесистое эхо, падающее на сотни метров вокруг. Но ничего не происходит. Еще двадцать минут назад бил невыносимо слепящий на дороге снег, а когда я подъезжал сюда, падали лишь тихие скромные снежинки – и больше ничего. Я приглушенно матерюсь и снова кричу, что хочу снега.
И ничего. Никто меня не слышит. Я сажусь прямо на слегка подмерзшую грязь рядом с машиной, опираясь о дверь неестественно напряженной спиной, и накрываю лицо руками, пытаясь заплакать или снова закричать или сделать еще хоть что-то, лишь бы это помогло.
Помогло в чем?
Шансов нет. Немного посидев так, я встаю, отряхиваю задницу и собираюсь уезжать. Мне кажется, кто-то прикасается к моему плечу, и я рывком оборачиваюсь. Но никого нет. Просто огромные хлопья снега падают навстречу моему взгляду, инстинктивно ускользнувшему вверх, в беззвездное небо. Снег все ускоряется, снова задувает, разгоняя пургу, ветер, и я стою, опешив и не в силах сдержать слез. Но не слез счастья или горя. А просто слез от осознания того, что самое желанное в жизни получаешь тогда, когда это не нужно, либо когда уже не можешь этим воспользоваться.
На мобильнике, лежащем в машине, высвечивается вызов, и это Соня, и поэтому я не беру трубку. Мне абсолютно нечего ей сказать. Я отхожу от машины, забираюсь по лестнице, вдыхаю морозный воздух. Одышка сообщает, что я поднимался слишком быстро. Иногда, глядя на свое отражение в зеркале – круглолицый, темноволосый правильный мальчик за тридцать, – я понимаю, что я – конченый упырь, недостойный того, что получил. И я говорю каждый раз – ты молодец, ты всегда делаешь правильный выбор, ты прагматичный и хозяйственный… Только вот теперь остается понять, какого хрена я делал выбор из соображений прагматизма там, где все казалось только чувств? И что делать теперь? Дамоклов меч собственного выбора почти касается